Был бы Сулейман другим, ребенок бы так к нему не тянулся, не ластился, не обнимал обеими ладошками могучую шею.

«Нюта хочет твою фотографию в ответ, если ты не против)»

Получаю новое сообщение и, недолго думая, отсылаю ту, где Катюшка фоткала меня у елки в больнице.

Ну а дальше…

А дальше слово за слово и наша переписка вытекает в то, что…

«Что-то случилось на катке? Почему ты в больнице?»

«Навещала Вадима. Его кто-то избил»

«Навещала бывшего, который наставил тебе синяков, довел до слез и ударил кота???»

«Его мама меня попросила…»

«А своя голова у тебя на плечах есть, чтобы отказаться? Он может быть опасен. Или тебя все устраивает? Бьет, значит, любит? Так? А если он еще что-то сделает, раз ты так спокойно к нему идешь сама?»

«Мы расстались!!!»

«Не похоже. Твои поступки говорят о другом»

«А твои поступки говорят, что ты лезешь не в свое дело!»

И всё…

Султанов больше не отвечает.

Я же от нервного перевозбуждения еле сдерживаюсь, чтобы чего-нибудь не расколоть. Меня трясет. Работать не могу, все валится из рук. Чувствую себя львицей, мечущейся в клетке из угла в угол, и не нахожу покоя.

Я то обвиняю себя, что завелась ни с чего, и сорвалась бестолково, то злюсь на Сулеймана, решившего промыть мне мозги. Но тут же его оправдываю нервным состоянием из-за предстоящей операции.

И вновь кручу все по десятому кругу.

В голове один за другим рождаются другие ответы на все те же вопросы, вот только…

Вот только он больше не пишет, а зеленый сигнал больше не загорается.

Абонент «оффлайн».

Идиотка.

Ставлю себе очередной диагноз спустя несколько часов.

И начинаю психовать уже из-за незнания, что там в московской клинике сейчас происходит и как.

Богатое воображение рисует ужасы один за другим: от неудачи врачей и гибели Нютки до заражения крови у Султанова и проблем уже с ним.

И только пришедшая в 20.03 короткая смс немного помогает утихомирить бешено колотящееся все время сердце.

«Операция прошла успешно».

***

На том адреналине, что я ловлю в понедельник, проходит вся неделя. И отсутствие сообщений от Султанова лишь подливает масла в огонь.

В какой-то момент возникает желание написать первой. Беру телефон в руки, ввожу «Привет!», обдумываю дальнейший текст, набираю. Стираю. И набираю вновь. И так час за часом. Пока не сдаюсь.

Не могу. Вот не могу и все. В последний момент, перед самой отправкой, руки начинают дрожать, в голове рождается тысяча причин, что делать это – глупо, навязываться – смешно и нелепо. И я удаляю всё подчистую.

А через пару дней понимаю, что время безвозвратно ушло, и просто задвигаю очередное разочарование далеко-далеко вглубь себя, чтобы не болело, чтобы не мучило, чтобы не дергало, как нарывающий зуб.

В среду еще и Соколов умудряется словить простудную ангину и слечь с высокой температурой, а из области приходит подтверждение, что нас ждут строго в следующий понедельник к десяти утра со всеми расчетами, выкладками и проектными чертежами для выступления на заседании рабочей группы.

– Поедешь сама, – сипит Саныч в трубку в четверг с утра, стараясь не раскашляться. – Знаю, что не любишь массовку и внимание, но другого выхода нет. Нашему замглавы на этот вопрос начхать, он тупо-нудно по бумажке зачитает, без проблем. Но тебе это надо?

– Нет, – отвечаю однозначно. – Все сделаю сама.

Говорю и ему, и себе заодно, понимая, что отступать некуда.

– Удачи, Марь Дмитриевна. Я в тебя верю.

На том и останавливаемся.

А я еду.

В шесть утра в понедельник Михалыч паркуется возле моего дома, а затем мы мчим за высшим руководством. Пока вдвоем, шутливо перекидываемся общими фразами про подбирающийся с каждым днем все ближе новый год и необходимость закупать подарки. Водитель – сам по себе балагур и весельчак, а мне и легче – хоть так в смехе скидываю кипящий нервяк перед выступлением.

При Меньшове дружно замолкаем. Он у нас – лицо серьезное, панибратство не приветствующее. Геннадий Иванович неторопливо усаживается на переднее сидение и, чуть обернувшись, окидывает меня внимательным взглядом.

– Будто на войну, Прохорова, собралась, – ухмыляется чуть едко.

Неприятный тип. Себе на уме.

Впрочем, в нашем серпентарии всяких хватает. Я и сама легко могу зарвавшихся задвинуть на место, оттого со стороны тоже не милашкой выгляжу.

– Почти, – отвечаю кратко и отворачиваюсь к окну.