Шрифт:
– Сулик, – шепчу, боясь, что он сейчас надумает всякой ерунды, которую от Кравцова можно легко ожидать.
– Все в порядке, ты чего испугалась? – Султанов легко считывает мой нервяк и поглаживает ладонями спину. – Твой бывший, наверное, тебя не понял, – а вот сейчас Сулейман оборачивается к Вадиму и наклоняет голову вбок, отчего в шее громко щелкает. – Ничего, я повторю ему еще раз, более доходчиво, чтобы он больше не забывал.
– Чё ты там сказал? – бессмертный Кравцов складывает руки на груди, выпячивая ту колесом.
Я же мысленно качаю головой.
Ой, дурак! Ему бы идти надо, а лучше бегом бежать и не оглядываться, потому что Султанов совсем не шутит. Но бывший оказывается либо слишком недогадливым, либо чрезмерно глупым.
– Сулик, не надо, – прошу, перехватив смуглую ладонь, и заглядываю в темные омуты.
Переживаю, что он сильно устал, что не выспался, а тут еще дурной Вадичка воду мутит.
– Всё будет хорошо, Машенька, – приподнимает Султанов мою кисть и целует запястье в том месте, где совсем недавно сошли синяки. – Не переживай, ладно. Я вечером позвоню.
А затем обходит меня и вместе с Кравцовым покидает кабинет.
Глава 25
Всё будет хорошо.
Всё будет хорошо, Машенька. Верчу в голове слова Султанова, вот только без его присутствия они блекнут и теряют силу.
Будет хорошо…
Черт подери! Я не хочу, чтобы всё когда-нибудь потом было хорошо, хочу сейчас! Устала от подвешенного состояния.
Неведение убивает. Хотя, нет, раздражает. Да, так правильней. Все три с половиной оставшихся до конца рабочего времени часа сама себе напоминаю львицу, бегающую из угла в угол клетки, порыкивающую и смотрящую вдаль. Я же поглядываю на телефон, хоть и понимаю, что Султанов обещал лечь спать, а решить вопрос по мобильному позже.
В 17.55 звучно выдыхаю и сворачиваю еще с утра открытое окно на мониторе. Выключаю системник и иду одеваться. Говорят, родные стены лечат, вот и проверю на практике. Пойду домой и попробую переключиться на что-то иное. Да хоть той же уборкой займусь. Всё отвлекусь.
Ровно в 18.00 сбегаю с крыльца здания и прямой наводкой лечу в квартиру, но у самого подъезда вспоминаю, что дома нет хлеба, и разворачиваю ноги в сторону продуктового. Не хочу сегодня готовить, сделаю горячие бутерброды, и красота. Значит, тостовый хлеб куплю обязательно.
В магазине очередь, но небольшая. И эта задержка будто приводит мысли в порядок. Впереди меня бабулька и мальчишка-школьник с пачкой чипсов, я третья. Старушка суетливо, слегка непослушными руками выкладывает на ленту четыре пачки корма для кошек, пакет молока и половинку хлеба. Не знаю, почему концентрируюсь на ее продуктах. Скорее, от нечего делать или потому что мысленно ее подгоняю.
– Сто девяносто два рубля. Наша карта есть? – кидает, не глядя, ушатанная за день кассирша.
– Нет, милая, – бабулька шарит по карманам и отрицательно качает головой, – вот деньги протягивает морщинистую ладонь со слегка скомканными купюрами и монетами.
– Мне так неудобно, кладите на подставку, – фыркает работница торговли.
– Конечно, – бабушка теряется, но выполняет.
Даже бумажную деньгу пытается расправить.
– У вас тут не хватает. Еще тридцать рублей надо, – недовольство от задержки очереди прорывается в звонком голосе кассирши.
– Ой, а больше нету.
– Значит, что-то оставляйте. Я сейчас старшего кассира позову, будем отменять позицию, – ворчит продавщица и поглядывает на очередь, – вон какую толпу собрали, а люди с работы уставшие. Зачем было столько кошечьей еды набирать?
Бросает с упреком, явно ожидая поддержки от других. Но, странное дело, все, как и я, лишь смотрят, но комментировать отказываются.
– Так на четыре дня взяла, милая, до пенсии чтобы хватило. Барсику другая еда не идет, болеет он, – спокойно объясняет престарелая женщина и подрагивающей рукой убирает хлеб. – Так денег хватит?
Кассирша сверяется по компьютеру и кивает.
– Да.
– Не надо ничего убирать, я добавлю, – раздается в притихшей очереди голос мальчишки, что стоит впереди меня. – Вот.
Протягивает он пятидесятирублевую бумажку.
– Ой, родненький, да как же, не надо, тебе нужней, – бабулька даже краснеет от неожиданности.
А меня как током пробивает, когда соображаю, что она молоко на ленте для кошки оставила, а себя хлеба лишила. И стыдно становится, что не сообразила так же быстро, как школьник.
– У меня еще есть, не волнуйтесь, – улыбается бабульке мальчонка и руку в карман сует. А после старушке помогает ее продукты в сумку уложить и до выхода дойти.