Здесь я хочу раз и навсегда прояснить, что между насилием и гневом крайне мало общего. Гнев – нормальная здоровая реакция на несправедливость и дурное обращение. А насилие, согласно словарю, – это принудительное воздействие на кого-либо или что-либо, притеснение, злоупотребление властью, беззаконное применение силы. В «Божественной комедии» есть много эпизодов, когда Данте, Вергилий или всевозможные святые выражают гнев. Но их реакция призвана не уничтожить то, что им не нравится, а восстановить справедливость.

Гнев в ответ на несправедливость или дурное обращение, похоже, запрограммирован в нас биологически. Мы чувствуем гнев, когда кого-то лишают чего-то жизненно необходимого или проделывают с ним что-то недопустимое. Гнев придает много сил, и это помогает исправить ситуацию, в которой кого-то незаслуженно обижают, – примерно как высокая температура убивает попавший в организм вирус. Без него ни у кого не было бы сил выйти из абьюзивных отношений, усомниться, стоит ли систематически притеснять те или иные популяции, и вообще стремиться к справедливости во всем мире.

Арун Ганди, внук одного из величайших в истории человечества сторонников ненасилия, писал, что Махатма Ганди «считал гнев благом – движителем перемен». Но когда мы прибегаем к насилию, чья цель – исключительно причинить боль и ущерб, мы примыкаем к силам разрушения. Нужны мудрость и зрелость, чтобы использовать гнев для изменений к лучшему, не скатываясь в бездумное насилие. Значительно проще и в краткосрочной перспективе значительно приятнее впасть в психологический модус слепой атаки.

Даже если вы в жизни не поднимали руку на живое существо, вам все равно почти наверняка доводилось совершать насильственные действия. Это делали мы все. Мы нападали на других, на себя, на досадные обстоятельства, пусть даже тайком от всех, в уединении собственных мыслей. Если вам случалось ощутить прилив ярости на водителя соседней машины в пробке, если вы смотрели в зеркало и вас искренне бесила собственная внешность, если визжали в восторге с полным ртом попкорна, когда герой приключенческого фильма убивал архизлодея, значит, вы причастились энергии насилия. И очень может быть, что вам она понравилась.

Это потому, что от природы мы отчасти запрограммированы наслаждаться разрушением того, что таит угрозу для нас. Это правильная политика с точки зрения эволюции, только и всего. Любое животное, которому не хватает воли сражаться, когда ему угрожают, очень быстро погибнет. Но люди, в отличие от животных, атакуют не только то, что несет очевидную непосредственную физическую угрозу. Более того, мы ощущаем угрозу от тех, над кем доминируем, просто потому, что они хотят лучшего обращения, – так диктатор обрушивается на подданных, так расист относится к людям другого цвета кожи, которые требуют равноправия. Кроме того, мы не похожи на других животных тем, что нас пугают не только могучие твари, желающие нас съесть, но и все и вся, что в принципе способно изменить нас. Особенно подозрительно мы относимся к «идейным» людям, которые, чего доброго, силой заставят нас отказаться от культурных установок и предпосылок. Подобное ощущается как моральная угроза, и мы реагируем на это практически рефлекторным сопротивлением и противодействием. Подобный умственный настрой и лежит в основе всякого насилия.

Многое из того, что мы зовем своими «идеями», на самом деле представляет собой именно такую рефлекторную реакцию на угрозу перемен. Повторяю, это совсем не тот рефлекс, который вызывает гнев при виде несправедливости и заставляет искать, где несправедливость приводит к неравенству и страданиям, и ратовать за перемены. (Например, Мартин Лютер Кинг строил свою агитацию за гражданские права на требовании равноправия. А Джеймс Эрл Рей, который убил Мартина Лютера Кинга, не ощущал никакой физической угрозы с его стороны, и его действия были вызваны страхом перемен и рефлекторным чувством собственной правоты.)

Человек, попавший в плен чувства собственной правоты, как правило, убежден, что его личный моральный кодекс логичен, рационален и универсально верен. Однако исследования показывают, что подобные суждения сплошь и рядом строятся на эмоциональных реакциях, сформированных той или иной культурой. Это означает, что разум, склонный к насилию, буквально глух к доводам здравого смысла. Насилие отключает у нас способность делать обдуманные выводы. Те, кто эмоционально привязан к какому-нибудь политическому лидеру, ясно видят, что этот лидер беспардонно нарушает собственные принципы, и попросту не обращают на это внимания. Мало того, когда люди узнают, что их политические воззрения основаны на неточной информации, они не меняют мнения, а лишь цепляются за свои системы убеждений крепче прежнего.

Казалось бы, это иррационально, – так и есть. Часть нашего мозга, которая заставляет нас чувствовать, что все привычное верно вопреки всему, больше, древнее и сильнее рационального разума. Психолог Джонатан Хайдт сравнивает логический мозг с человеком на спине нелогичного слона. Мы исходим из представления, что наездник всем управляет, принимает справедливые верные решения и указывает слону, куда двигаться. Но на самом-то деле главный тут слон. По словам Хайдта, «Наездник служит выразителем идей слона, хотя не всегда точно знает, что думает слон на самом деле».

Слоны у нас в голове, рефлекторные реакции, воспринимают все незнакомое как попросту неверное. Знакомое ощущается как правильное, правильное, ПРАВИЛЬНОЕ! Это ощущение комик Стивен Колберт, как известно, назвал «как-бы-истиной». От нее чувствуешь себя, как будто выпил лишнего – сначала вкусно, а потом становится нехорошо. Разум, уверенный в своей правоте, временно гасит чувство истины, в том числе и приверженность честности и справедливости.

Когда наш разум, уверенный в своей правоте, берет верх, мы сбиваемся с пути цельности и начинаем сами себе противоречить – дико, очевидно, точь-в-точь как сторонники мира во всем мире, грозящие пойти войной на всякого, кто с ними не согласен. Поскольку насилие и уверенность в своей правоте тесно связаны, я не называю разрушительные действия грехом насилия вслед за Данте. Я считаю их «ошибками сознания правоты». Это психологические ошибки, которые мы совершаем, когда иррациональное отторжение непривычного берет верх над мышлением.