Они сделали несколько кругов по Чёртовой Копейке, примериваясь. Горислава атаковала первой – с нападением у неё было лучше, чем с защитой, а использовать она собиралась любое преимущество. Когда Хурга ушёл от удара и вмазал ей под рёбра – она не удивилась; влепила ему второй удар, левой рукой – и только потом отступила, задыхаясь. Хурга вытер кровь, потёкшую по подбородку.

– Первая – твоя, – сказал он спокойно. – Хорошо. Кто учил тебя драться?

– Сама,– прохрипела Горислава.

– Это видно,– Хурга атаковал её, и если от первого удара ей удалось увернуться, второй и третий опрокинули её на спину. Она перекатилась и снова вскочила на ноги, влепив кулак в лицо змея. В этот удар она вложила столько сил и пламени, сколько смогла, но Хурга молниеносным движением отвёл её руку в сторону.

– Только сила. А скорость? – и он нанёс удар столь быстрый, что Горислава его даже не заметила, не то что не успела обернуться; просто мгновение – и она уже на земле.

«Нет! – пальцы царапали твёрдую, утоптанную землю. – Я не могу умереть здесь. Не могу… Не умру!»

Она вскочила. Хурга нанёс ей ещё один удар, но она увернулась.

«Пока огонь горит – я не умру»

Кулак Гориславы врезался в живот Хурги. Он не согнулся пополам, как обычный человек, но замешкался – и змеиня ударила его в глаз. Разбила костяшки о чужую бровь.

«Купава! Я! Спасу! Тебя!» – она наносила удар за ударом, и огонь растекался по жилам, угрожая сжечь. Хурга отступал, защищаясь.

…Ей досталось совсем немного одобрительных криков, а после того как щерцинец, валяясь на земле, начал просить пощады, воцарилось молчание.

– Вот ведь тварина степная… – чей-то шёпотом прозвучал как крик. Горислава обернулась, выискивая глазами болтуна – но не нашла, понятное дело. Тем более что рабочий глаз был только один: второй ей подбили. Лицо её было залито кровью из разбитой брови и губ, нарядная рубашка – безнадёжно испорчена, но она осталась стоять.

А противник – молодой мужчина куда больше и старше её – лежал.

И это наполняло её бешеным, звериным восторгом.

– Вот так-то, щек шепелявый. Помни лаптей из славного города Изока, – сказала она насмешливо. И Мал торжествующе заорал; к нему через мгновение присоединился Вячко, а потом вся толпа изокцев.

На выходе из ярмарки Лихо протянул ей горсть монет.

– Это твоё. Заработала, – сказал он.

– Чё? – Горислава непонимающе выставилась на него единственным глазом. Восторг победы ушёл, и теперь она с ужасом думала, что скажет матери, как объяснит заляпанную кровью и грязью рубаху и разбитую физиономию.

– Заработала, говорю. Бои эти один из наших устраивает. Из скоморохов. Захар его звать, но ладно, ты его не знаешь… – Лихо махнул рукой. – Словом, там можно не только смотреть, но деньги на победу ставить. Потом выигрыш поровну делится, за вычетом барыша для Захара… Все на щека ставили, – Лихо ухмыльнулся. – А я – на тебя. И выиграл раз в два-на-десять больше, чем поставил. Но себе забрать все эти деньги нечестно будет, верно?

– Так этим заработать можно? – спросила Горислава, покачивая в руке монеты. Авось если она отдаст их матери, та не так расстроится из-за загубленной рубашки…

То был счастливый день.

***

Наверное, этот мужчина не был злым. Не он давал Купаве пощёчины, не он угрожал столкнуть в вонючий погреб. Даже утешить пытался по-своему, и вот теперь откликнулся на её жалобную просьбу дать поесть.

Но Горислава была русалке дороже.

«Прости», – мысленно сказала она – и взмахнула платком. Не успел охранник удивиться, что пленница освободилась от верёвок, удивился ещё больше – густой белый туман облепил ему лицо, как снег. Грязно выругавшись, он замолотил руками перед собой, пытаясь то ли Купаву схватить, то ли самому за что-то схватиться; русалка же бросилась вперёд, проскользнула под рукой охранника – и вылетела в подклет. Она захлопнула дверь и закрыла засов – успела мгновение до того, как охранник опомнился и замолотил кулаками в дверную створку.

– Ах ты ж сучка мелкая! – орал он так, что слышно было и на чердаке. – Братья! Братушкии-и-и! Девка сбежала! Держите её!

Голова кружилась: всё-таки сидеть большую часть дня связанной и голодной не улучшает самочувствия. Но Купава дала себе роздыху только пару ударов сердца, а потом кинулась к вонючему погребу. Схватилась за кольцо, потянула на себя тяжёлую крышку…

По лестнице загрохотали сапоги – в подклет вбежали двое, один из них – тот самый, щербатый, что обещал кинуть Купаву к трупам.