К вечеру в корчме было полно народу. Обсуждали в основном змееглазую ведьму, которая собиралась сжечь корчму, но, к счастью, Щука с друзьями ей смог помешать. Если кто и сомневался в рассказе Щуки, то предпочитал держать язык за зубами: рука у первого силача в деревне была тяжёлая. Это уже испытал на себе один из его друзей, Зайцегон: выбросил, испугавшись наложенных чар, нож девки. Так что он в корчме отсутствовал – дома отлёживался после дружеской головомойки.

Корчмарь тоже молчал. В отличие Щуки, ему не нравилось, как вышло с желтоглазой девкой. Она выглядела лёгкой целью – достаточно глупа, чтобы путешествовать одна, да ещё, когда скинула плащ, открыла богатую такую рукоять ножа на поясе. Да ещё и змеиня. Такую придушить – Финисту угодить. Так что он послал её спать в сарай, а сам шепнул на ухо Щуке пару слов. Потом сильно удивился, узнав, что по-тихому девку задавить не удалось – она проснулась и даже ткнула одного из щукиных дружков ножом, да и силы в ней оказалось поболе, чем в ином мужике. Щука справился, конечно: он шестерых с собой привёл, повеселиться что ли хотел. Шестеро её забороли, да и топор Щуке вовремя под руку попался – он как приложил её по голове, у той сразу силушки поубавилось. По мнению корчмаря, нужно было приложить ещё раз, и не обухом, а лезвием, и по шее. Но Щука почему-то решил, что ведьму – раз у неё сила, которую девке иметь не полагается, значит, ведьма – нужно непременно потопить. Мол, под обрывом русалка живёт, а где русалки живут – там упыри из могил не встают. Всё хорошо, только вот от разговоров о ведьмах и упырях у этого дурачины Зайцегона так в голове помутилось, что он швырнул нож девки вслед за ней.

А раз ножа нет – ради чего они, спрашивается, с этой змеиней возились? Сапоги с неё, конечно, сняли неплохие, но так они с ножом и рядом не стояли!

Корчмарь досадливо вздохнул.

Вдруг дверь распахнулась от порыва ветра. Люди, как один, повернули головы в ту сторону – и затихшую корчму огласил женский визг: на пороге стояла вчерашняя ведьма. Только она была совершенно белая и полупрозначная. Ведьма медленно вытянула руку, показывая на корчмаря, и поплыла, не касаясь ногами земли. Люди с воплями разбегались в стороны, а через столы и стулья морок просто проходил.

Корчмарь омертвел. Он в призраков не верил – скольких ни убивал, скольких ни закапывал на заднем дворе корчмы, ещё ни разу убиенный не возвращался к нему в виде призрака. Руки невольно потянулись к финисту на шее, а губы зашептали молитву:

– Финист Пресветлый, Сокол Ясный, защити от нежити…

Призрак ведьмы почти коснулся его рукой, когда он, отпрянув, нырнул в комнату за прилавком, захлопнул дверь под носом туманной фигуры, глядевшей на него пустыми глазами. Испуганные посетители увидели, как, застыв перед дверью на мгновение, фигура вдруг расплылась, и корчму затянуло густым, как молоко, туманом. Тут перепугались даже те, кто не испугался призрака; всё наполнилось криками, грохотом падающей посуды и мебели – люди метались, силясь найти дверь, но те, кому удалось выскочить наружу, видели тот же туман. Он окружил всю корчму!

Кормарь тем временем трясущимися руками закрывал засов. А потом кто-то схватил его за волосы, а к горлу прижалось лезвие ножа.

– Где мои вещи, ублюдок? –прошипела Горислава. Кормарь попытался вырваться, но не смог. Девчонка оказалась в несколько раз сильнее, чем выглядела, а ещё её руки были горячими, как при лихорадке. Корчмарь понял, что Щука не врал, утверждая, что понадобилось четверо, чтобы прижать эту девку к земле, а тихой она стала только после того как получила топором. – Где?!

– Под…– корчмарь закашлялся. – Под прилавком…

– Спасибо,– Горислава от души приложила его лбом об дверь. На двери остался кровавый след, а тело корчмаря осело на пол. Девушка открыла засов, переступила через неподвижное тело – сдох или не сдох, проверять не стала, наплевать – и вошла в полную тумана корчму, с удовольствием прислушиваясь к крикам и ругани. Видно было не дальше своих рук, а потому шарить под прилавком пришлось дольше, чем она рассчитывала. Но вот нащупала сапоги, а вот и дорожная сума на свёрнутом плаще, всё аккуратно разложено. Видимо, грабежом и убийствами в этой корчме стали заниматься не вчера. Хмыкнув, Горислава прихватила тяжёлую шкатулку – не тут ли корчмарь хранит свою прибыль? – и поспешила покинуть разбойничье логово так же, как попала сюда: через чёрный ход. Девка-прислужница, которую тоже пришлось оглушить, всё так же валялась на полу, но вроде дышала.

Через плетень она перепрыгивать не стала – просто снесла на бегу. Туман за спиной рассеивался: Купава предупреждала, что сил у неё хватит ненадолго.

Когда кулак обрушился на голову Гориславы, она успела увернуться – едва-едва, но успела. Тот лишь слегка мазнул по уху. Сердце невольно ушло в пятки, когда она, развернувшись, увидела давнишнего здоровяка. Того самого, что приложил её топором.

– Тварь!– в другой руке у него был нож. Если бы он сразу ударил ножом, змеине пришлось бы плохо, а так она выиграла драгоценную секунду чтобы запустить ему в голову тяжёлой шкатулкой. Попала точно в лоб, и здоровяк пошатнулся. Горислава влепила ему удар в промежность и ещё один – в челюсть. Огонь, тёкший по венам, уже начал тухнуть, но она слишком разозлилась, чтобы просто убежать. Она прижала здоровяка к земле и достала нож.

– Видишь?– хрипло сказала она, ухмыляясь.– Я выплыла.

И тогда он плюнул ей в лицо – кровью пополам с воняющими водкой слюнями. Перед глазами всё побелело от ненависти, и, прежде чем Горислава поняла, что делает, посеребрённый нож погрузился в горло здоровяка. Один раз. А потом ещё и ещё.

– Горислава!– перепуганный голос Купавы вернул её в реальность. – Что ты творишь?!

Горислава перевела дыхание. Она поняла, что вся в крови – к счастью, чужой. Но вся: лицо, волосы, рубашка. Внизу, прижатый к земле её коленями, здоровяк испустил последний хриплый вздох и затих. Тупо глядя на его раны, Горислава поняла, что ударила его ножом раз пять, хотя смертельной была уже первая рана.