– Ты… – русалка смотрела на неё полными слёз глазами.– Ты убила его… Разве мы собирались кого-то убивать…

Горислава встала и вытёрла рукавом кровь с лица. Не выпуская из рук ножа, принялась собирать брошенные во время драки вещи – вот плащ, вот её сапоги, вот сума, вот тяжёлая шкатулка….

– Идём,– сказала она бесцветным голосом.

Они молчали, пока не дошли до заброшенной мельницы. Там Горислава бросила добычу на землю и вошла в воду. Она окунулась с головой и некоторое время сидела, пуская пузыри, пока флегматичное речное течение колыхало её волосы, уносило кровь, пропитавшую одежду.

– Они заслужили, – сказала она хрипло, когда вынырнула. – Они много кого ограбили. Всей деревней, нибось, промышляют понемногу. Невиновных там нет.

– Ты точно это знаешь? – прошептала Купава. Горислава покачала головой.

– Этот здоровяк точно заслужил. Он бил меня больше всех, – сказала она. – Я просто… Просто очень разозлилась… Понимаешь?

Она села на берег. Нож всё ещё был зажат в руке. Влажное серебристое лезвие отражало свет звёзд.

Горислава вспомнила Велимира, его седые волосы, по-степному заплетённые в косы. «Каждый клинок имеет душу, – говорил он, доставая нож из ножен. – И свой характер. Если ты его обидишь или оскорбишь, то он разозлится на тебя – и превратит верный удар в промах. А в бою это разница между жизнью и смертью».

И что сделала она? Выкупала посеребрённый клинок, предназначенный для убийства нечисти, в крови головореза. Насколько нож зол на неё и как теперь просить у него прощения?

Купава села рядом.

– Ты много людей убила? – спросила она тихо.

Горислава молчала, глядя на клинок. Пусть отмытый от крови, он казался запятнанным.

– Этот первый,– сказала она наконец.

– Я тоже убила только одного, – вдруг сказала русалка. Горислава удивлённо взглянула на неё; та смотрела на ночное небо, и в зелёных глазах отражались звёзды. – Он хотел сделать всякое нехорошее с девочкой, которую притащил на берег. Она плакала и просила отпустить, а он только смеялся. Ну я и…– руки Купавы нервно комкали платок,– Я вылезла из воды, рубашку заставила исчезнуть, и говорю: «Зачем тебе она? Меня поцеловать не хочешь?». Он бросил её и пошёл ко мне, а я в воду немного отступила… Знаешь, я могу ходить по воде, и я изобразила, как будто стою на мелководье, а там было глубоко… Когда он дотронулся до меня, я схватила его за плечи и утянула в глубину. И держала, пока он не прекратил шевелиться. Когда вынырнула, девчонка уже убежала. Надеюсь, с ней всё хорошо.

– Думаю, ты всё правильно сделала, – сказала Горислава.

Они некоторое время молчали, глядя на звёзды, отражающиеся в воде.

– Говоришь, тогда ты заставила рубашку исчезнуть? То есть твоя одёжка – тоже туманный морок? – спросила в конце концов Горислава. На щеках Купавы снова появились улыбчивые ямочки, и она провела рукой по груди. Под её пальцами белая ткань исчезала.

– Она скорее для меня как часть тела. Я в ней, можно сказать, родилась. Если её снять, то она через некоторое время станет водой, а я могу сотворить новую.

– Чёрт! Оденься, – Горислава стыдливо отвернулась от обнажённой теперь русалки.

– Ладно-ладно, – рубашка снова появилась на русалке, сначала призрачная, как утренний туман, потом ставшая настоящей на вид. – Ты мне вот что скажи. Ты вроде не очень высокая, хоть и руки у тебя сильные. Но этот мужчина, которого ты убила, был куда больше тебя, а ты легко прижала его к земле. И твои раны зажили так быстро – на запястьях такие синячищи были, а сейчас их почти не видно… Ты умеешь колдовать?

– Это не колдовство, – сказала Горислава. – Это просто… ну, сила.

Она наконец спрятала нож в ножны, тщательно его вытерев о плащ.

– Велимир говорил, что это из-за змеиной крови. Среди змеев есть такие – их зовут боотурами или как-то так. В Сиверии такие тоже раньше были, витязями мы их называли, но перевелись почему-то… Я могу зажечь огонь внутри себя. Не настоящий огонь, просто так ощущается – жар в груди, и кровь будто вскипает. И пока он горит, я гораздо сильнее, раны быстрее заживают… На холоде не мёрзну… Смотри, рубашка на мне почти сухая – это я её своим телом просушила.

– Ого!– Купава восхищённо уставилась на неё, хотя, по мнению Гориславы, трюки последней с туманом были куда более впечатляющими. – А кто такой Велимир?

– Тот, кто подарил мне этот нож, – сказала Горислава коротко.

Чего Горислава не могла простить своей матери – это того что та отвечала на все ухаживания седого воина холодным равнодушием. Хотя, казалось бы, такой мужчина– пусть в годах, но ему было плевать и на прошлое Косаны, и на её желтоглазую дочь…

Змеиня грустно усмехнулась. Велимир был в молодости охотником на нечисть, а она, Горислава, желающая встать на этот же путь, сдружилась с русалкой, и убила посеребрённым клинком обычного разбойника.

– А что насчёт твоих синяков? – Горислава кивнула на руки русалки, сложенные на коленях. Синяки на запястьях темнели, как чёрные браслеты.

– Понятия не имею, как их получила. Они со мной с самого начала. Не заживают, но и не болят, разве что немножко, – ответила Купава как-то рассеянно. Она комкала в руках свой платок, будто хотела порвать, а затем заговорила серьёзно:

– Горислава, я хочу попросить прощения.

– За что?

– Я… Не бескорыстно тебя спасла и вообще помогала, – сказала Купава, отводя глаза. – Мне на самом деле кое-что от тебя нужно.