Шрифт:
Онар облокотилась на перила, прикрыла глаза, стараясь взять себя в руки и не нервничать, а когда разомкнула веки, то увидела внизу какое-то мерцание. Вэриат стоял рядом и тоже смотрел в обрыв.
Повелитель тьмы был настолько близок, что Онар ощущала неловкость, но всё же не решалась отодвинуться.
Нельзя было точно сказать, сколько это длилось, но стоящим на балконе казалось, что прошла, как минимум, вечность.
От заславшей землю тьмы внизу не было видно ничего, да и небо – распахнувшееся крыло ночи, было слепо, без звёзд и луны, которая скрылась за облаками. Но зато в воздухе трепетали лёгкие крылышки тысяч сияющих нежно-сиреневым светом мотыльков.
Они кружились друг с другом, танцуя свой плавный, чарующий танец.
И двоим, стоящим на балконе, казалось, будто они тоже парят среди прекрасных невесомых созданий. Онар смотрела на мотыльков, а Вэриат на их отражение в её глазах. И время остановилось для них на эту ночь. По крайней мере, обоим так казалось.
– Кто бы мог подумать, – сказал Вэриат, – что тьма может таить в себе столь прекрасный свет...
– Это уже не тьма, – ответила царевна, – свет разогнал её.
Он печально улыбнулся, его версия ему нравилась больше.
– А что произойдёт с тьмой, если она полюбит свет и захочет находиться рядом? – он взял Онар за руку, и она обратила к нему своё беленькое личико.
– Думаю, тогда ей придётся погибнуть и раствориться в свете, – последовал ответ.
Вэриат отпустил её руку и отошёл в сторону. Он, стоя в тени, наблюдал, как на волосах девушки мерцают огни от крыльев мотыльков. Она стояла в кругу света, но вдруг обернулась и шагнула к Вэриату. Странно, но тьма не расступилась с её появлением, и они уже вдвоём смотрели на свет, стоя в тени...
Он поцеловал Онар в макушку, и она подняла на него удивлённый, широко распахнутый взгляд.
Кто был прав в недавнем разговоре, было уже неважно. Вэриат почувствовал, как её пальцы сплелись с его, и легонько сжал ручку Онар.
Глава тридцатая
Утро выдалось солнечным, но ветреным. Замок Вэриата, об который с шумом разбивались ветра, непоколебимо стоял на уступе горы, а обрыв, обычно зияющий чёрной зловещей пастью, сегодня, словно облаками, был укрыт густым белоснежным туманом, поэтому Ра, когда она смотрела в окно, казалось, что Замок четырёх стихий парит в небе. Её не покидало странное чувство, будто она что-то упустила, забыла или не понимает. Ей было странно, даже невероятное спокойствие и лёгкость, которая посетила её этим утром, отчего-то настораживала.
– Это сон, вот и объяснение, – шепнула Ра, и пальцем провела по ледяному узору, что появился на стекле окна. – Сон красивый, но почему-то тревожный.
«Тревожный? Я так не думаю, напротив, сон этот добр» – прозвучал за спиной Ра прекрасный голос.
Она обернулась. Её комната стала незнакома ей. Здесь не было мебели, пустое пространство заполняла темнота, а чёрные стены уходили далеко вверх. Посреди комнаты, на массивном золотом троне, положив изящные руки на подлокотники в виде драконьих голов, восседала сама богиня кошмаров.
«Вот мы и встретились вновь, Ра. На этот раз я пришла с миром, девочка. Тебе не грозит ничего. Даже если бы и хотела тебя погубить, то пока я являюсь в твои сны, а не ты попадаешь в мой мир, тебя вряд ли постигнет смерть. Мне пришлось бы постараться, чтобы у тебя от страха разорвалось сердце. Да и сложность в том, что ты как-то узнаёшь, что спишь. Обычно люди не догадываются, что видят сон».
– К чему ты всё это? – Ра села на подоконник и приготовилась к разговору.
Чувствовала ли она страх? Отнюдь, ей было интересно. Случись всё наяву, Ра не была бы так смела, пусть сейчас и понимала, что для Карнэ разница меж сном и явью не так значительна, как для людей.
«С моим сыном ты тоже стала разговаривать, как с равным?» – Карнэ перекинула на плечи локоны своих длинных волос и улыбнулась, пытаясь скрыть этим своё недовольство.
– Нет, – невозмутимо ответила Ра, – но к Вэриату у меня странное отношение. Я опасаюсь его, хотя не вяжется он в моём представлении с монстром, которого все боятся. Мне кажется, что на самом деле в нём есть доброта.
«Есть люди с добрым сердцем, которые, чувствуя в себе свет, могут с большей ясностью различать тьму и свет в чужих сердцах. Но свою доброту они затмевают тем, что больше смотрят на зло, осуждают его и ставят себя выше тех, кем завладела тьма. Есть другие, которые, благодаря внутреннему свету видят сияние и в других, думают, что все люди такие же, как они. И погибают, неожиданно для себя столкнувшись с жестокостью мира. Неужели ты относишься ко вторым?»
– Нет, скорее к тем, которые стремятся к свету, стараются разглядеть его и в людях, при этом, не закрывая глаза на тьму.
Карнэ окинула её взглядом, в котором читалось теперь не только превосходство, лукавство и злоба, но и внимательность.
«Люди, подобные тебе, видят мир не таким, какой он есть на самом деле».
– Мир для каждого разный.
«А как же истина?»
– Если мир для каждого свой и является правдой, то истина, это то, что позволяет этому существовать.