Рыжая спокойно прошествовала к огромному травяному ложу у дальней стены и с удовольствием вытянулась на нём во весь рост, поёрзав спиной и потянувшись всеми конечностями.

– С крыльями-то, небось, неудобно было такие штуки проделывать? – участливо поинтересовалась я, с интересом рассматривая подругу. Но смутить Тали всегда было непросто.

– Пока у меня были крылья, мне не приходилось спать в кровати. Меня принимали каштаны.

– Но… – от удивления у меня, кажется, даже рот открылся. Тали закатила глаза.

– Саврик, подбери челюсть с пола, будь добра. Да, каштаны – древо королевской семьи. Откуда по-твоему приставка Ро в моём имени?

– И кем же тебе приходится царья?

– Она мать моей матери, – просто ответила та, а я подавилась свежим куском речной рыбы и теперь пронзительно, до слёз кашляла.

– То есть, Алле Ро-Нан – твоя бабушка?…

Нимфа скривилась.

– У нас нет такой степени родства. У каждой нимфы есть только мать, а для матери есть только дочь. Так что по сути Алле мне никто. Такая же сестра, как и все остальные.

– А твоя мать?

– Давно умерла. Её древо сгубили, и она ушла вместе с ним.

– Мне жаль. Ты никогда об этом не говорила.

– Мне тоже, – спокойно ответила нимфа, проигнорировав вторую часть моего высказывания. – Спи.

…в шатре было жарко. Настолько, что хотелось не просто снять с себя всю одежду, вплоть до нижнего белья, но ещё и окунуться в ванну со льдом, пытаясь погасить плавящуюся, как мне казалось, кожу. Жар забирался под майку, ласкал тонкими пальцами обнажённые ноги, скользил поцелуями вдоль покрытой испариной шее, тёплым дыханием убирал с неё мешающиеся, потяжелевшие от влаги пряди волос. Так мягко и чувственно. Слишком реально.

Я распахнула глаза и недовольно прищурилась. Вокруг меня было настолько темно, что невозможно было рассмотреть даже собственную руку, которую я поднесла к лицу. А обжигающие прикосновения с каждым вздохом становились всё ощутимее, словно обретали плоть и форму. И вот уже не бестелесное пламя касается моих лодыжек и медленно ведёт горячую линию вдоль икры, а сильные и чуть шероховатые мужские пальцы. Они на мгновение задерживаются, поглаживая чувствительный участок кожи под моим коленом, и движутся дальше, вверх, по внутренней поверхности бедра до границы нижнего белья. Замирают. Поглаживают. Дразнят. А я не могу вспомнить, как дышать, и зачем вообще нужен воздух.

– Где ты, Савелия? – раздаётся голос Деспила над самым моим ухом, а следом за ним мочку обжигает дыхание, по ней ласково скользит кончик языка. – Где ты, моя девочка, скажи мне?

Я мотаю головой из стороны в сторону, стараясь скинуть липкую паутину наслаждения, но она держит крепко. Она оплетает мне ноги и руки, приковывает цепями к травяному ложу, заставляет хрипло дышать и вздрагивать от слишком интимных прикосновений умелых пальцев. Я понимаю, что его не должно здесь быть, и где-то на задворках сознания во мне ещё живёт желание оттолкнуть несносного демона, поставить его на место, вышвырнуть его подальше – из своей постели, из головы, из жизни! Но его губы спускаются ниже – от пылающей мочки уха вдоль шеи, к острому выступу ключиц, ласкают впадинку ярёмной вены, и я против воли сжимаю в руках густые тёмные волосы, притягивая его к себе ещё ближе, ещё откровеннее. Сжимая колени, ощущая между ними мощный обнажённый торс, вспыхиваю от желания, рождающегося где-то в низу живота и грозящего накрыть меня волной, от которой не скроешься за маской ненависти или отчужденности.

– Ну же, малышка! Скажи мне, где ты спряталась?

Боги, что он от меня хочет?! Мысли расползаются в разные стороны, и я не могу, даже не пытаюсь их собрать. Всё, чего я сейчас хочу – это обнимать его крепче. Целовать жарче. И отдаваться ему – резче, сильнее, дольше. Так, чтобы до дрожи в напряжённых коленях и до сияющих разноцветных огней перед глазами.

– Савелия, я всё равно тебя найду, глупая. Я ждал тебя несколько тысяч лет, думаешь, я отступлюсь сейчас, когда ты так близко?…

Удовольствие накрывает меня с головой, и я тону в нём, выгибая спину от невозможности сделать вдох. Чувствую ладонями напряжённые мужские плечи, провожу по ним ногтями – сильно, с нажимом, ощущая выступающую под пальцами кровь.

– Я тебя ненавижу… – выдыхаю это хрипло, почти шёпотом, всё ещё улавливая в себе отголоски его наслаждения.

– Нет. Не ненавидишь.

В его голосе смех и самодовольство. И что-то такое, что не даёт мне выпустить его из рук и выровнять дыхание. Его сухие губы властно касаются моих – горячих и ждущих, а потом он произносит совсем тихо, болезненно сжимая мою грудь.

– Ещё раз подойдёшь к этому щенку, и мне придётся нарушить своё обещание. Ты – моя. И я не стану тобой делиться.

В недоумении пытаюсь рассмотреть выражение его лица сквозь этот непроглядный мрак, но всё, что вижу – лиловое пламя.

– О чём ты?

Призвать бы к порядку мысли, поставить на место голову! Но разве это возможно, когда он так одуряюще близко и так невозможно нежен?!

– Ты поняла меня. Ещё раз до него дотронешься – обнимешь, поцелуешь, да что угодно! – и при следующей встрече я, не раздумывая, оторву ему голову. Раз уж ты сама почему-то этого не сделала.