Шрифт:
– Мы просто поговорили. Поверьте мне! Ничего не было. Он отпустил меня. Вы и ваша прежняя жена правильно воспитали сына, я могу сказать вам спасибо за это. Барон честный и благородный человек, он...
– Заткнись!- он перебил её, резко рубанув ладонью воздух, аж покачнулся на своих старых ногах.- Я не верю тебе! Я никогда тебе не поверю... Ни единому слову...- Его голос звучал зловеще, от него по спине баронессы пробежали мурашки.
– Он не любовник мне, вы сами об этом знаете. Вы проверяли меня своим кубком, я не лгу вам. Ваш сын знал, кто я, но он не взял меня в плен, он отпустил меня и дал этих лошадей. Почему вы не хотите мне верить? Что, было бы лучше, если бы я соврала вам? Вы этого хотели бы? Я говорю правду, самую настоящую правду. Спросите своего оруженосца, он был там, он всё видел, он подтвердит мои слова.
– Я спрошу, я обязательно спрошу.- Барон часто кивал, смотря в лицо жены остановившимся взглядом.
– Пожалуйста...- прошептала Ания.- Поверьте мне.
– Ты не глупость совершила, ты совершила предательство, то, за что карают смертью.
– Нет! Я ни в чём перед вами не виновата! Вспомните прошлый раз! Как вы издевались надо мной, как били и унижали, какими словами обзывали, что вы делали, вышвырнули меня в монастырь, а я ни в чём не была виновата. Я пила из вашего кубка, я родила вам сына... И сейчас...- Она сглотнула, чувствуя, как пересохло во рту от этих многих сказанных слов.- Сейчас всё повторяется... Я ни в чём перед вами не виновата. Зачем вы начинаете всё опять? Я – мать вашего сына, я родила вам наследника, а вы, вы снова мните себе измены. Их нет! Нет! Нет!
Она так часто в последнее время говорила об этом, что и сама начинала верить в это. Ложь начинала удаваться ей всё лучше и лучше.
Барон молчал, долго молчал, развернулся и вышел. Ания устало закрыла глаза. Что теперь будет? Что он сделает? Сошлёт её опять с монастырь? Снова закроет в своей комнате и будет морить голодом? Только бы не разлучил её с ребёнком, только бы позволил видеть его, а всё остальное она сможет пережить.
«Пусть даёт свой кубок! Я смогу выпить из него! Я смогу, я должна! Конечно, он будет спрашивать этого Эрвина, он этого просто так не оставит. И прошу тебя, Эрвин, скажи ему, что ты был рядом, что мы разговаривали при тебе, что у нас с Орвилом ничего не было и быть не могло. Я сказала правду. Мы были вдвоём одни, а ты был на улице, и ты подозревал меня, я знаю, ты потом сказал мне. Но прошу тебя, пожалуйста, скажи так, как должен сказать. Я, я сказала барону правду, а тебе придётся соврать ему, иначе твоя правдивость убьёт меня. Сделай так, как должен, а не как правильно, прошу тебя, услышь меня. Ты можешь меня спасти. Ты же клялся... Ты помнишь это?..»
* * * * *
Эрвин, несмотря на полумрак, сразу же узнал барона по хромающей фигуре, вошедшей в конюшню постоялого двора, и поднялся навстречу. До этого он сидел в углу под присмотром одного из людей барона: все в точности выполняли приказ господина. Когда барон приблизился и встал напротив, тяжело опираясь на свою трость, Эрвин не стал опускать взгляда, продолжал смотреть в лицо милорда.
Он ещё надеялся, что барон сменит гнев на милость, откажется от своих поспешных решений, отменит приказ об аресте, отпустит его, простит. Нет, он, конечно же, понимал, что наказание будет, всё равно будет, соразмерное содеянному. Барон – человек поспешных действий, но разумный, он сможет понять положение Эрвина, поговорит с женой и вернёт своё былое расположение.
Эрвин готов был к любому разговору и мысленно представлял себе все вопросы, с которых может начать барон, но не смог скрыть удивления и был взят врасплох первым же вопросом господина:
– Ты видел, как они разговаривали?
Эрвин какое-то время нахмуренно молчал. О чём он?
– Кто, милорд?
– Не зли меня, Эрвин, ты понимаешь, о чём я. Ты далеко не дурак и всё прекрасно понимаешь.- Его быстрый взгляд скользнул на лицо охранника, стоявшего рядом.- Оставь нас!- Приказал коротко, и солдат повиновался, оставив барона и его оруженосца одних. Только кони фыркали и переступали копытами рядом.
Эрвин, следя за бароном, догадался, о чём тот спросил его. Конечно, он всё знает, он очень внимателен и ревнив, он должен был сразу догадаться и выпытать из своей жены все ответы на вопросы. Эти кони... Эрвин предупреждал её... Но что сейчас уже сокрушаться об этом, сделанного не воротишь.
– Вы знаете про барона Арвинского?- сам спросил.
– Я всё знаю! Она сама рассказала, но я хочу услышать твою версию. И без вранья!
Эрвин сухо сглотнул. За всё это время, пока он тут, ему так и не дали ни попить, ни поесть, никто не отвечал на его вопросы. Держали как преступника, обвинённого во всех смертных грехах.
Что она сама рассказала ему? Говорила ли она, что вся их встреча была один на один в его шатре? Эрвин ничего не видел и не слышал, а воины барона смеялись, намекая открыто, что барон не зря уединился с женщиной. Эрвин не свидетель, потому что ничего не видел и не слышал. Что он мог рассказать старому барону? Если всё, как было, если по-честному, то получится, что жена барона, подозреваемая в измене, провела порядочное время в компании своего любовника. За это время можно было много что успеть, и наговориться, и...
Если Эрвин скажет об этом, он посеет зерно сомнений в разуме барона, тот и так догадывается о связи жены с сыном, и слова Эрвина только подольют масла в огонь.
Никто и ничто сейчас не спасёт её, её слово ничего не значит, ей никто не поверит. Она хоть всех святых с неба назовёт в свидетели – барон ей не поверит. Она была один на один с сыном-предателем, со своим любовником вдвоём, никто им не мешал.
Что же делать?
Опять лгать?
Он и так многое скрывает, погряз во лжи о своём прошлом, об отце, осталось ещё и эту ложь взять на себя. Прикрыть её? Назвать себя свидетелем их разговора? Довериться ей? Она же говорила, что в тот момент у неё ничего не было с бароном, что и была-то она с ним всего раз – в «Пропавшей подкове».