Рита улыбнулась: как изящно и осторожно выражается мама.

– А у тебя как раз начался переходный возраст...

Ох, лучше не вспоминать! Теперь у меня, кроме вас, нет никого. Только вы и театр.

– Этого мало?

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Аркадия Семеновича?

– То наследство, что он после себя оставил. Я, доченька, больше никому не верю, ни к кому не позволяю себе привязываться.

– Это, наверное, не правильно, - неуверенно сказала Рита. Как странно, что она дает маме советы!

– Наверное, - грустно улыбнулась мама.

Они сидели обнявшись, как две подруги, две женщины, уже познавшие горечь этой жизни - одна побольше, другая только вступила на эту тропу, - и говорили, говорили...

– Дай мне честное слово, - совершенно по-детски попросила мама, - что выкинешь всю эту глупость из головы. Ты должна, просто обязана окончить университет, набраться знаний; поверь, они еще как пригодятся! А потом поступай как хочешь. Но вот вспомнишь мои слова: ты уже не станешь девочкой у компьютера.

– Я собиралась взять академический отпуск.

– Да какой там отпуск! Ты же сразу окажешься в другой среде, с другой системой ценностей, другой моралью. Из таких фирм в университеты не возвращаются.

– Ты так считаешь?
– Рита почувствовала себя уязвленной.

– Уверена!
– воскликнула мама.
– Тебе и думать-то будет некогда. А ведь за тобой, детка, поколения российской интеллигенции: я, папа, обе бабушки, даже Мария Сергеевна, твоя прабабушка - по нашей линии, папину так далеко я не знаю. Два года билась она за заграничный паспорт - в России не было тогда высшего женского образования, - вышла фиктивно замуж, чтобы уехать.

– И как, уехала?
– Рита во все глаза смотрела на маму: ничего такого она не знала, и почему никогда, ни разу в жизни так с ней мама не разговаривала?

– Уехала. Выучилась на врача в Женеве.

– А зачем вернулась?

– Чтобы лечить детей.

– В Женеве тоже есть дети.

– А наших кто лечить будет?.. Так вот, все мы рвались к культуре, а ты задумала оборвать эту нить?

Екатерина Ивановна смотрела на Риту с такой укоризной, что Рита смутилась. "Неужели это такая уж безусловная ценность?" - подумала она да так и спросила.

– Именно, - подтвердила мама.
– Такая уж безусловная. Вот-вот очнутся те, кто все бросил, как собралась сделать ты, и пошел торговать в ларьки.

Увидишь! Ринутся наверстывать упущенное - за деньга, по блату, во всякие сомнительные колледжи, сами так себя назвавшие академии, - а ты уже в МГУ, его диплом ценится во всем мире!
– Она помолчала, подумала.
– И потом, ты забыла про Олега! Эта проклятая фирма вас разведет, уж ты мне поверь. Не бывает настоящей семьи без духовной близости. Именно поэтому мы были так счастливы с твоим папой.

– А куда ж она денется, духовная близость?
– не поверила маме Рита.

– Куда-нибудь денется, - неопределенно ответила мама и, понимая, что ответила смутно, туманно, вспомнила знакомый с юности аргумент.
– Ведь и вправду бытие определяет сознание, разве не так?

– Так, - не могла не согласиться Рита - она тоже учила политэкономию, - и обе они рассмеялись.

***

Темнело. Сгущались сумерки, А они все сидели на кухне, не зажигая огня.

– Так Виктор еще и гэбэшник?
– брезгливо скривилась мама.
– Да от этой породы - бежать и бежать!

– Почему?
– наивно спросила Рита.

– Потому что порядочный человек там удержаться не может, - убежденно сказала мама.
– Уж я-то их знаю!

– Откуда?
– удивилась Рита.

– Что значит ты - уже новое поколение, - снисходительно и нежно улыбнулась мама.
– Нет, все-таки недаром защищали вы Белый дом...

– А ты на меня сердилась, - напомнила Рита.

– Не сердилась, а беспокоилась, - поправила ее мама.
– Волновалась я за тебя, боялась. Ведь погибли же эти трое! Как теперь живут их мамы? Даже подумать страшно...
– Она зябко повела плечами.
– Так ты спрашиваешь, откуда я знаю гэбэшников? Их лапу чувствовали все, вся страна. Ну вот, например, гастроли. Анкета должна быть чистой, как стеклышко, - это раз, характеристика за подписью парткома - два, и это при том, что я, например, никогда не была в партии. Хоть бы для приличия позволили нам, беспартийным, подписывать бумажки в месткоме! Куда там...

Обязательный треугольник, и последнее слово всегда за ними партийцами. Гадость! Ну ладно, наконец летим. И среди труппы обязательно какой-то незаметный тип, чаще всего "замдиректора по кадрам". Все, до последней хористки, знают, кто он такой! Ходит, вынюхивает, следит за нами - и, заметь, за наш счет: мы этих гадов к тому же и содержали!

С ума сойти! Мама - и такие слова.., такой голос... Куда девалась вся его мелодичность?

– Да еще претендует, видите ли, на "любовь"!
– Гневом вспыхнули синие, как море, глаза.
– Им ведь не нужны ни музеи, ни театры, ни картинные галереи.