– Нет, эти я им даже не показываю, - сказал он про свои любимые, странные, похожие на те, что висели тогда в фойе.
– Что они понимают? Напугаю до смерти...

– Кто - они?
– поинтересовалась Лиза.

Лёня нехорошо улыбнулся.

– Вершители наших судеб. Да ну их на хер!

Лиза опустила голову и вздохнула. Как он может так при ней говорить? Но Лёня не заметил молчаливого ее протеста.

– Им нужны пейзажи, - продолжал он раздраженно.
– Даже "ню" их смущает. Но хоть "нюшек" своих я сумел отстоять - и на том спасибо!

Это он так про нее. В ряду прочих... Нет уж, лучше не вспоминать - как она лежит, приподняв колено, и мучается. Хорошо, что картина далеко от Москвы, в Саратове, хорошо, что смело можно идти на выставку.

– Ну вот вам и Манеж, - показала Лиза на низкое, продолговатое и очень красивое здание.

– Вы можете отдохнуть, - мягко улыбнулся Лизе Мохаммед.
– Мы сами посмотрим, а потом, если захотим узнать что-нибудь о художнике или картине, спросим у вас. Пока же фамилии живописцев ничего нам не скажут.

Вошли. Огляделись. Лиза, благодарно взглянув на Мохаммеда, уселась на длинную, покрытую красным плюшем скамеечку. Сейчас она отдохнет немного, а потом встанет и поищет работы Лёни. Она посмотрела прямо перед собой и оцепенела от радостного испуга, потому что увидела Лёню, во плоти и крови. И он увидел ее, отлепился от стены, у которой стоял, и двинулся к ней, обходя людей, как препятствия, через весь огромный зал.

– Лиза...

Влажной рукой он сжал ей запястье. Синие глаза смотрели изумленно и, пожалуй, робко.

– Лизонька... Лиза... Моя ты красота! Я тебе звонил, звонил, продолжал он, и Лизе все казалось, что она видит сон, - а потом мне сказали, что ты уехала.

– Я ездила в Красноярск, к маме, - тихо сказала Лиза.

– Я так и понял.

Рядом возникла Лейла. Вот уж красавица так красавица!

– Там, в углу... Кто художник?

– Прости, - извинилась Лиза и пошла с Лейлой.

Почти вся группа стояла у большого, на полстены полотна. Море... Кипит и пенится... Где-то вдали рыбкой ныряет лодка. На небе клубятся грозовые тучи. На Лизин вкус, ничего особенного, вполне стандартно, но арабы были в восторге.

Лиза прочла фамилию живописца, поискала глазами Лёню. Он стоял на том же месте, где она его покинула, и не спускал с нее глаз.

– Лёня!
– позвала Лиза, и он, поколебавшись, подошел к группе. Покажи нам что-нибудь свое. Он художник, - объяснила она по-арабски.

Арабы заговорили все разом - у них оказалось столько вопросов! Лиза быстро, почти одновременно с ними, только чуть отставая, переводила. Лёня объяснял охотно и очень толково.

– Да что там, - махнул он рукой, когда вся группа тоже стала просить показать его работы.
– Мое во-он там, в углу, маленький такой этюдик. Лучше я покажу вам то, что понравилось мне, хорошо?

И он великодушно подвел группу к действительно прекрасному полотну. Но и его этюд оказался очень даже неплох - арабы наперебой хвалили, хотели даже купить, но Лёня сказал, что с выставки не продается.

– А в мастерской?
– не подумав, спросила Лиза.

– Видишь того мужика в сером костюме?
– вместо ответа сказал Лёня.

Лиза взглянула на высокого, с развернутыми плечами и невыразительным лицом типа.

– Стоит хоть одному иностранцу перешагнуть порог моей мастерской, невесело улыбнулся Лёня, - и я лишусь всего, что имею. Про "купить" я уж не говорю.

– Понятно, - кивнула Лиза.

Похоже, не одна она поняла Лёню, и, хоть перебросились они этими короткими фразами по-русски, арабы, переглянувшись, оставили тему покупки-продажи, но долго еще говорили о свете, тени, полутонах. Мелькали какие-то термины, и Лиза переводила их описательно, спорили о каких-то современных художниках, которых знал Лёня, а Лиза не знала.

– Нам пора, - спохватилась она, взглянув на часики-"крабы".
– Мы ведь едем в Ленин-град, "Красной стрелой", а еще не ужинали, не собирались.

То же сказала Мохаммеду, по-арабски.

– Здорово ты говоришь, - уважительно заметил Лёня.
– И так легко, не задумываясь. Или это только видимость?

– Нет, не видимость, - ответила Лиза.
– Мне и вправду легко.

– Когда вернешься?

– Через три дня.

– А когда освободишься совсем?

– Через неделю. У нас еще Киев.

– Я позвоню, можно?

Он спросил как-то очень несмело. А у нее внутри все пело от счастья.

– Что ж, позвони.