Потом я его просто выбросил из домика и ушёл, оставив его с глазу на глаз со своим тупым сознанием.

Прошла неделя, и в моём мешке лежало уже несколько десятков вывихнутых мозгов. Чего здесь только не было! Мои пороки. Пять – садизм. Никогда не думал, что во мне есть что-то подобное. Пятнадцать – лень и неповиновение. Гм… Три – тщеславие. Хе-хе… Семь – самоубийц. Террорист, шпион, заговорщик, симулянт, философ (!), два конченных идиота, проповедник. И, к довершению и к моему стыду перед людьми, ещё и жадность, и склочность.

Позор! Узнают на Земле – от медиков не отобьёшься. В музей Пороков пригласят в качестве живого экспоната…

Гора вывихнутых мозгов росла. Хорошо, что запасных было достаточно. Вначале такое коллекционирование меня веселило, однако заставило и задуматься.

Я один – их тысяча. Тысяча и одна натура терзали мой мозг, приноравливали его для себя, выкраивали из него только то, что удобно брать.

Один мозг на тысячу! Трезво подумать: невозможно и несерьёзно.

Роботы высасываю мои мысли, питаются ими, а я как современный Прометей отдаю ежедневно свой мозг на растерзание бестолковым, в конечном счёте, механизмам. Они даже этого не понимают. Мой мозг – малое вместилище огромного мира – был всё-таки слишком велик для их искусственных мозгов. Вот они и упражнялись, производя выборку подходящего клочка моего мировоззрения. Брр!.. Вампиры!..

Мозгам, повёрнутым не в ту сторону, я нашёл-таки применение.

Поймал свихнувшегося на лени робота, приволок его к себе в домик и произвёл серьёзную операцию по присоединению к его схеме дополнительных десятка три мозгов с различными отклонениями от нормы. У подопытного вырос на спине горб. Он стал ещё непривлекательнее. Зато мои труды увенчались успехом – получилось моё «Я» намного ближе к своему оригиналу. В тщедушном механическом существе на равных правах появилась львиная доля моего несовершенства. Слившись воедино, пороки стабилизировались и стали участвовать в жизни и деятельности робота слаженно и приближённо к сносному поведению достаточно развитого, но, чего греха таить, глуповатого человека.

Не смотря ни на что, это была моя победа!

Конечно, со стороны здравого смысла она, может быть, выглядела несколько однобокой, но для меня примечательной, так как в созданном подобии человека со сваленными в кучу несовершенствами я нашёл прекрасного сподвижника и собеседника. В тёмной массе роботов у меня появилась дополнительная рука, надёжная и неподкупная.

Кто-то может возразить, мол, это появилась рука роботов при мне. И будут правы. Пути мыслящего механизма неисповедимы. Но тогда, на Зибере, мне казалось правильным первое предположение.

Трудно вспоминать о событиях последующего полугодия моего пребывания в колонии роботов на Зибере. Смесь идей, сумбурных рассуждений со своим подобием, неустойчивое положение, по сути, правителя всей планеты, неудовлетворённость самим собой и постоянная тоска по людям и Земле.

– Человек! – каждое утро кричало моё подобие. – Излишний сон не украшение для человеческого интеллекта, – поучало оно меня. – Ты проспал семь часов две минуты и семь секунд!..

Чудовище!.. Вернусь на Землю, отосплюсь за весь год.

– Человек! Физзарядка, вот источник бодрости! Ты же при получасовом рационе усиленной физзарядки одиннадцать минут отдыхал, три минуты делал вялые движения, две минуты чесался и четырнадцать минут злился на меня.

– Иди-ка ты! – пытался парировать я монотонный голос подобия.

– Я – это ты! Я – твоё несовершенство! – тянул свою песню горбатый робот. – Моё существование – отражение твоего бытия.

– Я тебе устрою как-нибудь существование!.. Я тебе устрою бытие! – грозился я, но горб робота с каждым днём увеличивался. Теперь его общие мозги весили больше, чем было в нём самом чистого веса.

Он знал всё. Подозреваю, даже больше меня, так как у него появилась феноменальная механическая память, а корабельная библиотечная информация, к которой он имел доступ, обширной. Он всё умел, обладал непостижимой реакцией и, по существу, стал полноправным производителем работ вместо меня, несовершенного существа из биоплоти.

А я и не сопротивлялся. Вначале казалось любопытным, потом удобным, после я просто обленился, и отпало желание связываться с обсахарившимся подобием. Оно совершенствовалось, роботы его слушались, работали слаженно и хорошо. Строительство продвигалось.

Всё, в конце концов, в порядке.

Иногда моё подобие ублажало меня стихами собственного производства. Помню некоторые из них. Например, по утрам:

– Зибер-либер, звездолёт ходит задом наперёд. Тра-тата, тра-тата, вот такая красота!

К вечеру серьёзнее:

Было небо от света в складках холодных.

Били в небо прожекторы слёз отраженья.

Истекала Вселенная тьмой неуёмной,

отражалась и вольно вздымалась в груди.

Под настроение совсем закручено:

Матричная стройность мировых галактик.