К тому же намечалось ещё нечто – третья рука. Он долго анализировал эти, составляющие её, линии, нагрузку, возникающую в них, попытался по ним проникнуть к неведомым сетям и абонентам. Но что-то ограничивало его желание, хотя видимой причины не находилось. И он решил пока что третьей рукой не заниматься.

– Сегодня, – вяло говорил Хениг, из-подо лба поглядывая на Сколонни и на введённых по очереди в лабораторию своих подельников, вышел на связь, обозвал нас скотами и добавил, что он нас презирает и не нуждается в нас. Я пригрозил уничтожить его биологическое тело… тело человека. А он идиотски засмеялся… – Хениг поёжился, вспоминая охвативший его ужас от этого смеха. – Что и как он сделал, я не знаю, но доступа к его телу нет. Стена металлизировалась, двери приварены. Он умрёт без ухода, капельниц и уколов…

– Вы, господа, – обратился Сколонни ку Грегу, Самерсу и Мольнару, – пока свободны, но из города ни шагу. Капрал, проводи. А мы с Хенигом ещё поговорим.

Для молвы телефоны не нужны. К вечеру все в городе знали подоплёку недавних событий. Город переживал телефонный бум. Резко увеличилась занятость соединительных линий; в нетрадиционное время возникали часы и периоды наибольшей нагрузки; лавинообразные процессы блокировали некоторые направления сети.

Как же! Каждому хотелось поговорить, пообщаться с Электронным Богом, как уже окрестили Дениса обыватели, а пресса подхватила это имя. Чуть позже его уже называли короче – Элбо. Новый бог требовал неофитов. И они появились и за считанные часы создали свои клубы. Композиторы и поэты откликнулись вдохновенными произведениями.

Чудо века!

– Его давно надо было придумать, – говорил Слайд через неделю, подводя итог полученным доходам. – Что бы там не говорили… всякие.

Всякие – бывшие работники сети. Они протестовали против повального сокращения штатов. Кому они теперь нужны, эти монтёры, обслуга, если без них прекрасно обеспечивается авторемонт элементов, самовосстановление повреждений? В городе появились новые сотни безработных.

О соучастниках Хенига почти перестали говорить, поскольку безвылазно сидели по домам, и к ним пока никаких претензий не предъявлялось. А вот самого Хенига в тюрьме осаждали журналисты, им интересовались из Национальной Академии. Однако Хениг отмалчивался, а его затравленный взгляд запавших глаз и постоянная гримаса чем-то бесконечно удивлённого человека служили образцом не безосновательной догадки тюремного врача о его неблагополучном психическом состоянии.

Когда, казалось, всё стало на свои места, и Слайд готов был выступить перед отцами города с предложением поставить памятник Элбо, а эйфория граждан Сарматы достигла предела, произошли события, которых никто не ожидал. Неожиданная смерть Грега в собственном доме при невыясненных обстоятельствах, и положительная реакция Элбо на просьбу бастующих второй месяц железнодорожников – диспетчерская связь железных дорог отключилась.

Подслушанный рассказ Хенига Сколонни показался Денису занятным, не более, словно речь шла не о нём. Во всяком случае, всё это было так давно, так не походило на его ощущения той поры, которую воскрешал Хениг.

Обезопасив, как ему казалось, своё бывшее тело человека от посягательств кого-либо извне, он совсем не думал, вернее, не хотел думать о его тленности в условиях изоляции. Новое его состояние, пронизанное до того неизвестными чувствами, обладало такой предпочтительностью перед прежним, что знание закона конечности бытия в считанные дни перешло в признание вечности. Новые, невероятные в человеческой оболочке силы и способности, мысли и настроения слишком быстро похоронили воспитанное годами ощущение ограниченности и условности жизни.

Теперь, и только теперь он стал самим собой, свободным в выборе поступков, почти с неисчерпаемым потенциалом, потому что ясно понимал: он – сеть не только одного города, но всех телекоммуникаций, когда-либо построенных на Земле, и тех, что ещё будут построены, а это и сети связи, и электросети, и… все токопроводящие системы.

И лишь одно его связывало с тем миром, из которого его выбросил гений Хенига – семья. Когда он слышал голос Зои или кого из детей, горели и плавились контакты, энергия покидала периферийные участки сети и стекалась, порой круша предохранители, сюда, к центру города, где проживали его близкие. Абоненты сети в такие моменты беспокоились пустыми случайными вызовами, нарушалась правильность соединений. И тогда он испытывал нечто похожее на головокружение, терялось чёткое представление, кто он теперь.

– Гоните её с его выродками в шею! – услышал он однажды голос Грега и увидел его собеседника на другом конце связи – невзрачного мужчину лет пятидесяти.

Оказалось, выселяют Зою с детьми на улицу. Денис дал сигнал вызова Грегу.

– А, это ты… – залебезил Грег, всё ещё не потерявший надежды использовать Дениса в своих целях. – Зоя и дети?.. Но… Недоразумение! Сейчас же… – Он прикрыл микрофон ладонью, и, Денис видел и слышал, сказал Самерсу, который сидел у Грега в кабинете, развалившись в кресле: – Дёрнуло меня позвонить Кларку по телефону. Теперь он знает.

– Пошли его дальше, – небрежно бросил Самерс. – Что он нам теперь?

– Послать успеется, – не согласился Грег и убрал ладонь. – Всё будет в порядке, Денис.

Грег со стуком положил трубку, нахмурился. Подумал, надо было решать с выселением сразу, как только Денис сообщил о них полиции. Была бы зацепка. А теперь многие знают, как у него появились новые доходы.

– Вот что. Скажи Кларку, пусть её вывезут куда-нибудь и поселят так далеко, чтобы до телефона ей не добежать. Да и постереги её.