Самое ужасное в том, что он прав. Отец сказал правду. Озвучил ее вслух. Обрек в слова.

Я виноват.

– Но тебе этого мало, ты сговорился с Агатой за моей спиной, чтобы что? Добить собственную сестру?

– Ее мозг мертв, - мое дыхание предательски нарастает. Боль становится заметней для других. Легкое дрожание пальцев. Я бездумно шарю по двери, в поиске того, за что я могу ухватиться. Или я хочу выйти. Я не знаю.

– У меня другое мнение.

– Не думаю, что сейчас время и место, говорить об этом, - Клаус бросает на меня быстрый взгляд.
– Может быть…

– Не может, - одним тоном голоса отец заставляет его замолчать. – Ты поощряешь его пристрастие к «Пыли».

– Я давно бросил, - мое сердце стучит так быстро, что шум от этих ударов стоит в ушах.

– Не держи меня за идиота. Я знаю всех курьеров этой дури. Думаешь, мне не доложили о твоем звонке?
– дело не в том, как он это говорит, а в том, как смотрит на меня.

Отец знает, как причинить мне боль. Знает лучше всех.

– Что, хочешь меня ударить? – он смотрит на мой кулак, я и не заметил, как судорожно сжал пальцы левой руки.

– Даже не представляешь насколько сильно я этого хочу, - с моим голосом что-то не так. Он звучит слишком низко, словно идет из самого дна моей души. С моей темной, неизвестной стороны.

– Так давай и ты увидишь, чем это закончится.

Я молчу, стараясь не двигаться. Галстук начинает меня душить, но я не ослабляю узел.

– Так я и думал, - усмехается отец.
– На церемонии я хочу видеть счастливое лицо. Остальное я улажу.

Я проглатываю свою ненависть и выдыхаю послушное:

– Хорошо, отец.

Беспилотник останавливается на парковке рядом с другими.

Внутри меня ощущается бессильная злость, она дергается в желудке и пульсирует, как нарыв, почти вырываясь из моей кожи.

– Постарайся на этот раз ничего не просрать, - отец швыряет мне свой перстень.
– Будем считать, что традиция соблюдена и я провел с тобой воспитательную беседу.

Он выбирается наружу, яркие вспышки фотокамер освещают салон, пока отец не хлопает дверью.

Я брезгливо беру в руки перстень, на ощупь он еще теплый. На золотой поверхности много трещинок, но изображение трилистника видно отчетливо, не смотря на почтенный «возраст» кольца. Когда-то мой прадед сказал мне, что сохранит его для меня и вот сейчас пришла моя очередь.

Я надеваю его на указательный палец, как требует обычай.

– Ты был ребенком, - вдруг говорит Клаус и я теряю контроль. Я чувствую, как он уходит из моего тела и сжимаю кулак, словно хочу удержать его в себе. Ногти впиваются в кожу. Сильнее. Больнее. Пока не отпустит. – Мне жаль, - что-то теплое ложится на мой кулак. Я опускаю глаза и вижу руку Клауса.

Он что, жалеет меня?

Эта мысль обжигает меня горячей волной стыда.

– Никогда больше так не делай, - я пытаюсь стряхнуть ее с себя, но Клаус удерживает меня. Осторожно и очень решительно, мышцы в моей руке расслабляются.

Я бросаю на него злобный взгляд, но не могу произнести больше ни слова и просто выхожу из беспилотника.

Вокруг много репортеров и корреспондентов. Дроны кружат в небе. Я улыбаюсь в камеры, переставляю ноги и веду себя точно так же, как всегда. Никто и не догадывается о «настоящем» Максе, что остался внутри меня. Я направляюсь к широкой лестнице, ведущей наверх, к небольшого строению, похожему на храм.

Пантеон.

Место, где произносят клятвы и проводят ритуал. Место для двоих. Его построили в форме трилистника. Всего три полукруглых комнаты и для каждой своё предназначение. Честно сказать, мне даже любопытно, что происходит за их стенами. Фотографы следуют за мной, пока моя нога не ступает на изрисованные узорами ступени.

Дальше я пойду один. На площадку пускают только родителей. Перворожденные не в счет.

Ярко горят фонари, освещая лестницу бледно-желтым светом. Ветер затихает, словно в предчувствии чего-то. На выложенной цветной плиткой площадке меня уже ждут. Я оглядываю присутствующих, но среди них нет той, с кем я действительно хочу поговорить.

В тайне, где-то глубоко внутри, я надеялся, что мама придет. В маленьком закоулке моего сознания, я нуждался в ней. Хотел, чтобы она была рядом. Я сдерживаю разочарованный вздох. Тата бросает на меня пытливый взгляд, но я стараюсь не смотреть на нее. Иначе она догадается. Иначе она поймет.

– Сынок, подойти сюда, - отец подзывает меня к себе.
– Сенатор хочет сказать тебе несколько слов, - мое тело двигается как-то само собой, я просто делаю то, что и оно.

– Нам так и не удалось познакомиться поближе, - он протягивает мне руку, как и тогда, на стене.
– Но Эмма так много рассказывала нам о тебе, - я механически пожимаю его ладонь.

Рассказывала обо мне?

– И мы не смогли больше сопротивляться вашему браку. – он опускает руку и поворачивается к молчаливо стоящей женщине.