— Не нужно сейчас думать о плохом. Ты согрелся? Хочешь, принесу ещё одеяло?

Тёплый голос Шемс мастерски возвращал его их тревожной паутины мыслей.

— Не нужно, малыш. Ей-богу — всё отлично. У тебя прекрасная постель, теперь я уверен, что это самое уютное место во вселенной. Век бы так лежал себе и тобой любовался. А что произошло там… очевидно оно стоило того, чтобы теперь просто наслаждаться твоим безраздельным вниманием. Ну и немножко почувствовать себя богом — Прометеем.

— Ты явно идёшь на поправку, — личико Шемс порозовело от смущения. — Вот увидишь, мы будем заботиться о тебе не хуже всяких там докторов, только давай без дурацких шуточек. И… и прости меня, Тиббот.

— Нет тут твоей вины. Это наша жизнь, она всегда такая. А вот моему эгоизму похоже не существует предела, раз он заставляет меня радоваться тому, что ты стала частью всего этого.

Лёгкий стук в дверь в миг разрушил приватную атмосферу.

— Это должно быть Лльюэллин, — Шемс с сожалением выпустила ладонь Тиббота и покинула спальню, чтобы встретить его брата.

Она не ошиблась. На пороге действительно оказался он. Шемс собиралась спросить, как прошла встреча с Сатис, но не смогла этого сделать. До сих пор так ни разу лично и не встретив Властвующую во плоти, она научилась воспринимать ту, ну почти, как некую абстрактную фигуру — вроде бы и существует где-то поблизости, а вроде и нет. И тут вот, казалось бы, простой вопрос, а грозил сделать бесплодный зловещий образ куда более реальным.

Впрочем, судя по решительному выражению лица, Лльюэллину было не до Шемс с её сумбурных размышлений.

— Мне бы хотелось побыть с братом наедине.

— Да, конечно, — не сказать, чтобы Шемс сильно обиделась на то что её так нелюбезно выдворяют из собственных покоев, но всё же ощутила небольшой укол своему тщеславию. — Схожу проверю, как там Евгения и Даррель, — сказала она в пустоту, потому что Лльюэллин уже скрылся в спальной, плотно закрыв за собой дверь.

Когда Шемс спустилась вниз, камень-алтарь стоял погасшим, отчего пещера, освещаемая теперь лишь свечами, тонула в неровной полумгле. Темноволосый парень и чернокожая девушка сидели прямо на полу и что-то обсуждали с меланхоличным видом. Завидев Шемс они внезапно умолкли, из чего сам собой напрашивался вывод, что обсуждали они её.

— Эй, это я — Евгения. У нас получилось! — девушка с лицом и телом Ионы нарушила затягивающуюся паузу и поднялась. Её приветливая улыбка, живой и лучистый взгляд наряду с телом казались такими непривычными, неузнаваемыми.

— Тебе придётся поработать над мимикой, иначе и не надейся обдурить Сатис.

— Ты права. Кажется, я совсем позабыла какого это управлять собственным телом, заставлять мышцы лица работать так, чтобы без труда в подходящий момент сострить нужную мину, — Евгения заключила Шемс в объятия. — Какая же ты тёплая. Не представляешь, насколько приятно осязать тепло.

— Там наверху тоже относительный порядок, — решила сообщить Шемс, хоть никто у неё и не спрашивал. — Тиббот понемногу приходит в себя. С ним сейчас Лльюэллин, наверно, шпыняет брата за неосторожность. Этот всегда найдёт к чему придраться. Тибботу сейчас забота нужна, а не вот это вот выслушивание традиционных попрёков.

— Ой-ой-ой, Шемс, — Евгения отстранилась, в её глазах ясно читалось осуждение. — Ситуация становится всё более отчаянной. Ну разве ж здесь место и время для влюблённостей? Не слушаешь меня, так вот спроси родителя.

Шемс отчаянно покраснела, и искоса взглянула на Дарреля, притихшего и мрачного.

Как же неловко она себя ощущала, будто навязывалась с помощью этого злосчастного дневника. Захотелось вырвать тетрадь из узловатых мужских рук, порвать в клочья, а затем сбежать куда-нибудь подальше ото всех. Впрочем, нет, не совсем… Сбегать от Тиббота ей нисколечко не хочется.

— Может пойдём уже отсюда? — вяло предложила она, напрочь отбросив мысль о побеге. — Волнуюсь за Тиббота. Ну разве ж я не права? Лльюэллин когда огорчается, бывает таким страшным…

— Шемс, постой! — взволнованный голос Дарреля дрогнул. Опираясь о ближайший сталагмит, он встал, но будто потеряв дар речи, осёкся и просто смотрел на неё в упрямом молчании, потерянный, опустошённый, протягивая руку, сжимающую дневник.

Искусственная натянутость сквозила в улыбке Евгении, которой она одарила этих двоих.

— Вам непременно нужно побыть вдвоём, так что лучше я поднимусь наверх одна. Да и признаться, сцены душещипательных откровений — это не моё.

Шемс проводила девушку тоскливым взглядом, потом приняла из рук Дарреля мамин дневник, и не зная, что делать дальше просто принялась скрести носком кроссовка рельефный пол пещеры.

— Шемс... — Даррель вновь обрёл дар речи. — Почему не сказала раньше?

— Ну-у-у… я же не знала, как именно ты отреагируешь, может эта новость вызовет у тебя неприязнь. Как-то было вообще не заметно, что ты мечтаешь о ребёнке.

— Так мне даже в голову такое не могло прийти. Не понимаю, как это вообще возможно.

— Ты не знаешь откуда берутся дети?

Он не сводил глаз с её лица, смотрел открыто и выжидательно.

— Мы, завлечённые в пасть преисподней, давно перешли в разряд пропащих людей, утратили смысл жизни, утратили себя… Что мы можем предложить своим детям, кроме идеи жертвенности и вечных страданий? Дети должны рождаться для счастья, а не быть рабами злых сил. Разве кто-то в здравом уме может желать родному человеку такой судьбы. Сатис сама уверяла, что магия дома делает нас не только бессмертными, но и бесплодными.