Самую малость — каких-нибудь нескольких сот метров, — но не дотягивает.

323 Правда, в его распоряжении оставался отличный, самый, казалось бы, естественный способ избежать вынужденной посадки вне аэродрома: включить

мотор снова на каких-нибудь десять-пятнадцать секунд. Работал же он

совершенно безотказно до момента выключения — протянет, конечно, и эти

несколько секунд.

Рука пилота сама потянулась к выключателю зажигания. Одно легкое

движение, и неписаная летно-испытательская заповедь — сделать все возможное

и невозможное, но посадить машину на аэродром — будет выполнена.

* * *

Тащить раненую машину на аэродром, невзирая ни на соображения

благополучия собственной персоны, ни на что иное, — эту традицию настоящих

испытателей я увидел на ряде блестящих примеров и в полной мере оценил, как

только попал в отдел летных испытаний ЦАГИ.

До этого, учась в институте и летая в аэроклубе, я, исправный читатель газет, совершенно всерьез принимал высказанную Сталиным и тысячекратно

повторенную в печати формулу: «Жизнь летчика нам дороже любой машины». И

хотя очень скоро после рождения указанной эффектной формулы окружающая

действительность стала давать все больше и больше оснований усомниться в

незыблемой ценности Человеческой личности, я далеко не сразу освободился от

гипноза бесконечных повторений — «дороже любой машины» — во множестве

статей, речей, докладов. Сейчас, конечно, мне было бы приятно изобразить себя в

юности более умным и проницательным, чем это было на самом деле, но, увы, факты остаются фактами.

Да и попав в ЦАГИ, я по молодости лет задумался сначала не о степени

искренности упомянутого изречения, а только о самом понятии «ценность

машины». Впрочем, это «только» оказалось весьма существенным.

Один за другим возникали передо мной примеры самоотверженной борьбы

летчика-испытателя за сохранение попавшего в беду опытного самолета. Я уже

рассказывал об этом случае в начале своих записок — о том, как летчик-испытатель И. Ф. Козлов блестяще довел до своего аэродрома и благополучно

посадил

324

полуразвалившийся в воздухе опытный истребитель. Трудно, очень трудно было

спасти этот самолет. И уж конечно, если следовать официальной формуле о

сравнительной ценности человека и машины, Ивану Фроловичу следовало без

малейших раздумий прыгать на парашюте. А он поступил иначе, причем его

образ действий был решительно одобрен всеми окружающими.

Нет, тут явно было что-то не то! Казавшееся самоочевидным «жизнь

человека нам дороже. .» здесь ходу не имело или, во всяком случае, применялось

далеко не безоговорочно.

Помню, выслушав с открытым ртом рассказ о незаурядной посадке Козлова, я ощутил целый комплекс чувств: и, конечно, естественное восхищение отвагой и

мастерством летчика, и сожаление, что не видел этой посадки собственными

глазами и вот вынужден теперь довольствоваться рассказами очевидцев (я еще не

подозревал тогда, что вдоволь насмотрюсь — и со стороны и «изнутри» — на

подобные случаи и быстро перестану воспринимать их с телячьим восторгом), и, наконец, некоторое удивление. Удивление — по той же самой причине: из-за

бросающегося в глаза противоречия между тем, как меня приучили думать, и тем, как обстояло дело в реальной жизни.

До умения или, для начала, хотя бы потребности думать обо всем в жизни

самостоятельно нужно было еще дорасти — и каждому из нас, и обществу в

целом.

. .Но, может быть, поступок Козлова — исключение?

Нет, жизнь подбрасывала все новые и новые факты. Вот мастерски посадил

тяжелую машину на одно колесо при невыпустившемся втором С. А.

Корзинщиков. Вот А. И. Жуков, потеряв несколько километров высоты в

безуспешных попытках вывести из штопора заупрямившийся истребитель, наконец, вырвал его буквально в нескольких десятках метров от земли. Вот Ю. К.

Станкевич притащил на одном моторе за сотни километров к своему аэродрому

двухмоторный самолет, по всем данным, на одном моторе вообще горизонтально

не летящий.

Словом, это были уже не частные случаи.

Это была традиция, правило, норма поведения.

Откуда она взялась? Может быть, летчики-испытатели следовали этой норме