отличие от обычного, статического) машина выскакивает крутой горкой — как

камень, закинутый вверх пращой. Выскакивает, а потом через считанные

секунды, как только иссякнет инерция движения вверх, неудержимо — опять-таки как брошенный камень — падает назад, вниз, в более плотные слои

атмосферы, где есть на что опереться крыльям.

Казалось бы, все очень просто. Так сказать, чистая механика.

И действительно, без точных инженерных расчетов максимального

динамического потолка не достигнешь. Расчеты, предварительные эксперименты, анализ выполненных заблаговременно прикидок — все это дает очень многое.

Очень многое — но не все! Что-то (и весьма солидное «что-то»!) остается на

долю летчика, его таланта, интуиции, его шестого, седьмого — не знаю уж, какого по счету, — чувства.

Вот летчик набрал заданную высоту, на которой должен разогнаться для

броска вверх. Эта исходная высота определена заранее — пока все идет «от

расчета». Машина выведена на горизонталь, включен форсаж двигателя, спинка

сиденья ощутимо давит пилоту на лопатки — так энергично растет скорость!..

Показания приборов? В норме!. Разгон продолжается. Вот уже удвоенная

скорость звука осталась позади.

Пора!

Ручка на себя — и страшная тяжесть наваливается на каждую клеточку тела

пилота. Она — эта клеточка, — подчиняясь извечному закону инерции, жаждет

лететь по-прежнему равномерно и прямолинейно вперед, а крылья

вздыбившегося самолета тащат его (и все, в нем находящееся, — живое и

неживое) вверх.

426 Но фокус не в том, чтобы просто пассивно перенести перегрузку. Надо

мелкими движениями ручки управления так точно дозировать ее, чтобы

несущаяся с огромной скоростью машина перешла от горизонтального полета к

крутому, почти вертикальному подъему наилучшим, как говорят, оптимальным

образом. Чуть плавнее или, наоборот, чуть энергичнее, чем надо, — и какая-то

часть живой силы разгона потеряется непроизводительно. А такая потеря —

сотни и тысячи недобранных метров динамического потолка.

Но вот описана в небе размашистая дуга, и самолет мчится, как бы стоя на

хвосте, носом вверх. Резко спадает перегрузка. Перед летчиком — черное небо

стратосферы. Землю — вернее, мглистую серую дымку, за которой скрывается

Земля, — он видит только краем глаза, боковым зрением. Однако хорошо видна

Земля или плохо, ни малейшего крена допустить нельзя. Это тоже обернется

недобранной высотой.

Да и вообще, хоть перегрузка и отпустила тело летчика, отдыхать рано. Через

несколько секунд прямолинейного полета свечой вверх уже пора снова

понемногу опускать нос — уменьшать крутизну набора, чтобы не так быстро (а

как именно — пусть подскажет интуиция) падала скорость. Только что летчик

весил в несколько раз больше своего обычного веса; теперь — на обратном

перегибе траектории полета — он весит все меньше и меньше. Больше минуты

длится полная невесомость. Да, да! Та самая «космическая» невесомость!

Оказывается, ее можно ощутить не только в космосе, но и в атмосфере. Впрочем,

пространство, в котором несется, вот уже добирая последние километры высоты, самолет, — действительно больше похоже на космос, чем на привычную

околоземную атмосферу: недаром почти девяносто девять процентов всей массы

окружающего нашу планету воздуха осталось внизу. Черное небо кажется каким-то странно разросшимся: оно не только над головой, но и впереди, сзади, чуть ли

не со всех сторон.. Но летчику не до наблюдений за небом.

Сейчас надо, чутко регулируя угол набора, выбрать скорость до конца —

довести ее до того минимума, за которым самолет потеряет управляемость и, не

дойдя до потолка, сорвется в неуправляемое падение.

Но вот, кажется, все! Замерев на секунду в самой верхушке траектории —

действительно, как брошенный

427

вверх камень, — машина неудержимо устремляется вниз. Задержаться здесь она

не может, как не может прыгун замереть над планкой.

Вниз, вниз, вниз! Теперь другие заботы, начиная хотя бы с того, что

горючего осталось на самом дне топливных баков. Надо построить снижение так, чтобы прямо попасть на аэродром. Времена, когда самолеты могли в случае

необходимости приземлиться вне аэродрома, увы, давно прошли: не те