ним, его глазами мы видим мир, он впрямую оценивает события, в которых

участвовал, характеризует людей, с которыми его сводила судьба. Поэтому очень

существенно не только то, как он относится к окружающему миру, к другим

людям, но и к самому себе. Разве не приходится — и, по правде говоря, не так уж

редко — читать мемуары, для сочинителей которых все, что происходит в жизни

вокруг них, служит всего лишь зеркалом, в котором они любуются собой —

своей доблестью, своими успехами, своей непогрешимостью? А подобное

зеркало не отражает верно, а искажает реальную действительность.

Воспоминания М. Галлая отличает высокое уважение к правде, к фактам — и это

не просто выработанная многолетней испытательской работой, не терпящей

никакой приблизительности, привычка к безупречной точности, от которой в

немалой степени зависела и судьба новой машины, и жизнь людей. Сама эта

привычка стала второй натурой автора, потому что очень уж соответствовала

первой, запечатленный в воспоминаниях М. Галлая процесс постоянного, не

знающего пауз самовоспитания — по-настоящему поучительный — носил у него

совершенно естественный характер.

Критическое отношение к самому себе, умение замечать свои ошибки и

промахи — автор говорит о них прямо и без малейшего снисхождения, без

всяких скидок, отсутствие и тени самолюбования — о себе он пишет обычно в

ироническом тоне, даже о том, как ему приходилось выпутываться из почти

безнадежных положений, — все это характеризует личность рассказчика.

Самовлюбленность и самомнение принадлежат к наи-

10

более несносным человеческим недостаткам. Стремление судить себя прежде и

строже, чем других, требовать от себя больше, чем от других, — к самым

привлекательным человеческим достоинствам. «Человек — дробь, — считал Лев

Толстой. — Числитель — это его внешние, телесные и умственные качества, сравнительно с другими; знаменатель — это оценка человеком самого себя.

Увеличить своего числителя — свои качества — не во власти человека, но

уменьшить своего знаменателя — свое мнение о самом себе — и этим

уменьшением приблизиться к совершенству — во власти каждого человека». Эту

возможность, «уменьшив своего знаменателя», «приблизиться к совершенству»

М. Галлай использовал в полной мере. .

Один из летчиков-испытателей как-то сказал журналисту, приехавшему за

материалом на аэродром: «Ты думаешь, тут машины испытывают? Все так

думают. А тут не машины — людей испытывают: чего кто стоит». Эти испытания

М. Галлай выдержал — и в разваливавшихся в воздухе машинах, и в

подожженном вражеским снарядом бомбардировщике. Но на его долю выпали и

другие испытания — может быть, не менее трудные, чем в кабине самолета. Ведь

случалось, жизнь испытателю ломали на земле — в отделе кадров, в парткоме, а

то и на Лубянке. Времена были лихие, мрачные. И одно дело не отступать от

своих принципов в эпоху благополучную, когда давление обстоятельств : невелико, другое дело поступать по совести, не уронить своего достоинства в

бесправную пору, названную «тридцать седьмым годом», хотя начался он задолго

до этой даты и окончился много позже. Для этого нужны были недюжинное

мужество и несгибаемая вера в то, что правда и справедливость восторжествуют.

Наверное, и это — не только его авиационные достижения — имел в виду

Константин Симонов (они — молодой летчик и начинающий поэт —

познакомились в юности и на всю жизнь сохранили дружеские отношения), когда

в день шестидесятилетия Марка Галлая писал ему: «В широком понятии «наше

поколение», или, точней, «наше поколение советской интеллигенции», ты для

меня одно из самых конкретных человеческих выражений этого понятия. Когда я

думаю о таких людях, как ты, я горжусь нашим поколением нашей советской

интеллигенции».

Рассказывая в своих произведениях о себе, Марк

11

Галлай поведал о своем времени, о своем поколении. В его книгах запечатлен

облик этого поколения, выстоявшего в жестоких испытаниях Великой

Отечественной войны и сурового мирного времени, запечатлена грудная и