коленчатый вал. Мотор загрохотал о таким надрывом, что по сравнению о этим

грохотом весь обычный — тоже изрядный — шум полета показался вкрадчивым

шепотом. Видимая сквозь прозрачный козырек фонаря верхняя часть моторного

капота дергалась, как крупный вверь, силящийся вырваться из капкана. Вся

машина лихорадочно тряслась.

Летчик на винтомоторных истребителях сидел сразу за двигателем, можно

сказать, непосредственно ощущая ступнями ног источаемое им тепло. Поэтому, когда мотор пошел вразнос, впечатление было такое, словно весь этот могучий

бунт техники происходит чуть ли не прямо у меня на коленях.

В довершение всего откуда-то из-под капота выбило длинный язык пламени, хищно облизнувший фонарь кабины. Снизу, из-за ножных педалей, в кабину

клубами пополз едкий сизый дым!

Час от часу не легче — пожар в воздухе! Одно из худших происшествий, которые только могут произойти на крохотном островке дерева и металла, болтающемся где-то между небом и землей и несущем в своих баках сотни

литров бензина.

Очередной авиационный «цирк» развернулся во всей своей красе!.

Как всегда в острых ситуациях, дрогнул, сдвинулся с места и пошел по

какому-то странному, двойному счету масштаб времени. Каждая секунда обрела

волшебную способность неограниченно — сколько потребуется — расширяться; так много дел успевает сделать человек в подобных положениях. Кажется, время

почти останавливается. Но нет, вот оно, действие двойного масштаба, — никаких

незаполненных пустот или тягучих пауз человек в подобных ситуациях не

ощущает, подгонять время совершенно не хочется. Напротив, время само

подгоняет человека! Оно не только не останавливается, но даже бежит быстрее

140

обычного. Если бы человек всегда умел так ловко — без излишеств, но и без

дефицита — распоряжаться им!

* * *

Почти автоматическими движениями — на них потребовалось куда меньше

времени, чем для того, чтобы рассказать обо всем случившемся, — я убрал газ, выключил зажигание, перекрыл пожарный кран бензиновой магистрали, перевел

регулятор винта на минимальные обороты и заложил крутой разворот в сторону

аэродрома.

Вон оно, наше летное поле: его край как раз появляется из-под равнодушно

ползущего пухлого белого облака.

Главное теперь — попасть на аэродром! Когда-то, на заре развития авиации, летающей машине, подобно стрекозе из крыловской басни, «.. под каждым ей

листком был готов и стол и дом». Иными словами, в случае отказа мотора (а это

был тогда, надо сказать, довольно частый случай) можно было приземлиться чуть

ли не на любую лужайку. Теперь же для вынужденной посадки требовались уже

не лужайки или полянки, а большие ровные поля, которые могли подвернуться в

нужный момент лишь случайно. Из-за большой посадочной скорости машина, налетев во время пробега на малейшее препятствие — канавку или бугорок, —

как правило, оказывалась битой.

Нет, надо попадать на аэродром! Круто опустив нос к земле, самолет быстро

снижается. Аэродром еще довольно далеко, да и во время разворота я изрядно

потерял высоту. Теперь надо, не обращая внимания на грохот всей этой железной

мельницы, на тряску, на огненные плевки из-под капота, на дым в кабине, на все

неприятности, повлиять на которые я все равно не в силах, педантично держать

курс точно на аэродром и скорость — наивыгоднейшую, при которой я

пропланирую дальше всего. Наконец наступает момент, когда ясно, что мы с

многострадальным дрожащим «Ла-пятым», кажется, все-таки дотягиваем до

дома!Но радоваться еще рано. Пока налицо только, так сказать, принципиальная

возможность, попасть на аэродром. Ее, эту возможность, надо еще реализовать.

141 Теперь главное — расчет, то есть такой маневр, который приведет меня к

земле у самой границы летного поля. Если запас высоты «кончится» раньше, чем

я дотяну до аэродрома, исправить ошибку подтягиванием я не смогу — мотор-то

не работает! Приземление состоится вне летного поля, и машина будет, обидно, перед самым аэродромом разбита. Тем более не смогу я и уйти на второй круг, чтобы рассчитать посадку более удачно с повторного захода, если подойду к

аэродрому с «промазом» — чрезмерным избытком высоты. Как ни крути — и в