Подобрать иное жильё я так и не смогла, поэтому вот уже которую неделю не отказывала себе ни в чём, транжиря деньги с Нечаевского счёта. Но на самом деле выходило, что много мне одной не надо было, поэтому вероятность пустить Илью по миру сводилась к нулю.

Несмотря на ярое желание Чугановой воссоединить нас с мужем, я так и не смогла разорвать дружбу с ней, испытывая потребность в ком-то близком. Мама тянула на эту роль с натяжкой, ибо всё ещё продолжала смотреть на меня как на инвалида, причём душевнобольного, иногда у меня создавалось впечатление, что она переживает предательство зятя болезненнее моего.

Ангелина же не теряла надежды меня вразумить, но в целом всё это время служила мне верной опорой и неплохо помогала не скатиться в жалость к себе.

— Нечаев? — театрально переспросила я. — Мы с ним разводимся, и теперь его не касается, с кем и чем я занимаюсь.

Конечно же, я кривила душой, повторяя Костины слова, но интуиция подсказывала — это верный способ поставить точку в наших с Ильёй отношениях.

— Занимаешься? Да ты с ума сошла. Ты что, с ним и спать собралась?!

Спать я ни с кем не планировала, но Гелькин вопрос, а вернее тон, с которым он был задан, заставил меня заартачиться.

— А если это и так? Я теперь свободная женщина, имею право!

В глазах у Чугановой отразился священный ужас.

— Ты точно головой ударилась.

— Тебе напомнить, чья это заслуга?

Геля тут же погрустнела, обхватила себя за плечи, не зная, что тут можно возразить. После чего резко подобралась и, сообщив куда-то в воздух: «Мне нужно Кеше позвонить», схватила свою сумочку и выскочила из номера.

В том, что уже минут через пятнадцать новости дойдут не только до Аркаши, но и до Нечаева, я была абсолютно уверена.

Признаться, на это и был мой расчёт.

И если Костя не боится потерять лучшего друга, то мне тем более терять нечего.

***

В голове всё ещё был туман, за который я попросту боялась заглянуть, словно, найдись сейчас ответы на все мои вопросы, я бы попросту сломалась, не выдержав груза открывшихся признаний. Ну не просто же так я так старательно отказывалась выслушать Нечаева, заранее предчувствуя, что не осилю. И врут те, кто говорит, что правда всегда лучше неведения, — есть такая правда, которую невозможно переварить. Например, что когда-то любимый мною больше жизни мужчина предавал меня в то самое время, когда я теряла наших с ним детей.

Выслушав тогда на набережной его страшную правду, я впала в такое оцепенение, что даже не сообразила, что нужно сопротивляться, когда Илья запихивал меня обратно в машину, видимо опасаясь, что без его присмотра я тут же сигану в речку. И только когда я оказалась в квартире, во мне сработал инстинкт: «Беги!» Это уже сейчас, пару недель спустя, я понимаю, что стоило вцепиться ему в лицо в попытке выцарапать глаза либо же просто придушить. Но нет, я ухнула куда-то в глубины своего подсознания, впав в истерику лишь закрывшись в номере своей гостиницы.

Оказалось, что у предательства нет срока годности. А некоторые вещи лучше не узнавать, никогда… Ведь как ни крути, выходило, что он почти шесть лет жил со знанием о содеянном. Жил и… видимо, не тужил. При мыслях об этом меня непременно начинало тошнить и даже парочку раз вывернуло наизнанку, словно организм отвергал понимание того, в какую грязь нас обоих опустил Нечаев.

И вот сейчас я уже думала о том, что сами по себе и измена, и наличие Егора были такими мелочами по сравнению с тем фактом, что он, когда я больше всего нуждалась в нём, самозабвенно делал ребёнка Карине.

В общем, тот разговор после больницы деморализовал меня окончательно. Самое интересное, что умирать больше не хотелось, но и жить как-то… тоже особо не получалось. Ведь для этого нужно было понимать, куда двигаться, иметь какие-то цели, а я… не хотела ничего, кроме как отгородиться от мира и спрятаться под одеялом. Но когда-то моя психотерапевт научила меня одному простому правилу: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих», поэтому, предчувствуя приступы накатывающей депрессии, я, как тот Мюнхгаузен, решила своими силам тянуть себя из болота. Собственно, так и родилась идея с поисками квартиры — нужно же было что-то делать?!

По этой же причине согласилась на свидание с Костей, сказав себе: а почему бы и да?

Я не строила иллюзий относительно Козырева, прекрасно осознавая, что к нему у меня вопросов ничуть не меньше, чем к Нечаеву, но все они будто бы терялись там… за пеленой тумана.

***

На свиданиях я не была вот уже лет пятнадцать, успев позабыть, как это. Интуиция подсказывала, что мне бы следовало испытывать волнение, интерес… возбуждение, но я не чувствовала ровным счётом ничего. Даже желание отомстить Илье было каким-то блёклым и несерьёзным.