В основном я объяснял, как талантлива Мерилин и как естественно она держится перед камерой. Казалось, она точно знала, что надо делать и о чем думать в тот момент, когда начинает крутиться пленка. Оливье отвечал: ”Она хочет, чтобы на съемках присутствовал отдельный постановщик диалогов — Паула Страсберг. Что ты об этом думаешь?”

К тому моменту я уже успел найти с Паулой Страсберг общий язык, при том, что никогда не допускал ее на съемочную площадку; это я и написал Ларри. Когда несколько месяцев спустя я пришел к Ларри на съемки, он набросился на меня: “Как ты смел посоветовать мне пустить сюда Паулу Страсберг! Она мешает просто чертовски”. ”Я же писал тебе, что ноги ее не было у меня в павильоне”, — ответил я. Он ошеломленно взглянул на меня и сказал: “Правда? Как же мне пришло в голову, что она всегда присутствовала? Тогда извини, это я сам виноват”. Потом я спросил: ”Ты хорошо ладишь с Мерилин?”

На лице у него появилось обиженное выражение. ”А что ты делал, если она отворачивалась от тебя, как от пустого места, когда ты объяснял, как ей играть сцену, и уходила на другую сторону площадки поболтать с кем-нибудь из парикмахеров?”

Я ответил: “Ларри, я просто никогда не показывал ей, как играть”».

По свидетельствам всех очевидцев, сэр Лоренс прилагал максимум усилий к тому, чтобы, следуя советам Логана, сохранить хладнокровие. При всем его умении красочно выругаться, речь его обычно оставалась по-рыцарски безупречной. Но режиссер, столь привыкший к собранности в работе, не мог бесконечно терпеть беспорядок и суматоху. ”Ему приходилось мириться с ужасными вещами, — вспоминает актер Дуглас Уилмер. — Она вечно опаздывала, а однажды, когда мы снимали сцену коронации, леди Сибил Торндайк, уже облаченная в тяжеленное одеяние, была вынуждена прождать ее невероятно долго. Лоренс заметил: ”Не считаете ли вы нужным извиниться перед леди Сибил?” Мерилин взорвалась: “Извиниться!” И она резко повернулась на каблуках и бросилась вон. Но примерно через полчаса она соблаговолила извиниться самым милым образом, на что Сибил величественно ответила: “Ничего, дорогая. Мы все очень вам рады — рады видеть вас здесь”.

Но сэру Лоренсу пришлось учиться терпению — сердиться на нее не имело смысла. С нее все сходило как с гуся вода. Как-то утром он, не выдержав, обрушился на нее: “Ну почему ты не можешь приезжать вовремя, так тебя растак?” “А, так, значит, у вас в Англии тоже так говорят?" — последовал ответ

По мнению Эсмонда Найта, из-за мороки с партнершей страдала игра самого Оливье. ”Лоренс, который всегда великолепно знал текст, был верен себе в начале съемки, но дело доходило до тридцать второго или тридцать третьего дубля, когда Мерилин наконец произносила реплику верно и звучало долгожданное: "Стоп! Звук нормальный? Камера в порядке? О’кей. Снято". Что ж, к этому времени даже великий Оливье имел несколько утомленный вид. А Мерилин, модель par excellence, выглядела отлично, просто идеально. И приходилось останавливаться именно на этом дубле, потому что он был первым, который у нее получился”.

Леди Сибил вспоминала: ”Ларри ужасно ссорился с ней, и как-то я сказала ему: ”Что ты волнуешься? Она знает, как ей играть, так же, как это всегда знал ты. Это актриса с врожденной интуицией. Оставь ее в покое”. Он ответил: "А мне все равно. Есть одна или две вещи, которых я от нее все равно добьюсь”. Но ему так и не удалось окончательно настоять на своем. В сущности, Мерилин просто не воспринимала режиссера. Она знала, что может, а что — нет, и все тут”.

Съемки в "Пайнвуде” продолжались уже три месяца. Категорически настаивая на политике закрытых дверей, сэр Лоренс не внушал особой симпатии прессе, но избегать дополнительных задержек и любых отвлечений было необходимо. Несмотря на это, Мерилин по-прежнему занимала видное место на страницах газет, особенно после того, как получила приглашение на Королевский кинопросмотр, где должна была быть представлена королеве. Звездам рекомендовали одеться с подобающей скромностью, но для Мерилин существовало только одно надежное средство не затеряться в толпе знаменитостей. Втиснувшись в предельно облегающее платье из золотой парчи с глубоким декольте, она бросила приличиям крайне соблазнительный вызов. Это превратило церемонию представления ко двору в занимательное приключение и позволило Мерилин затмить даже столь щедро одаренную природой звезду, как Анита Экберг, которая почувствовала себя в некотором роде обманутой, ибо скромно задрапировала свои широко известные прелести.

Последние кадры ”Спящего принца” отсняли в середине ноября. Поразительно, что после многочисленных пересмотров графика картина была готова намного раньше срока. Мерилин наконец смогла расслабиться и казалась живым воплощением простодушной невинности, кротости и очарования. Она сказала съемочной группе: ”Надеюсь, вы все извините меня. Это была не моя вина. Я очень плохо себя чувствовала во время съемок, пожалуйста, пожалуйста, не держите на меня зла. И, конечно, они простили ее, потому что сердиться на это дитя природы было так же невозможно, как невозможно обижаться на бабочку, которая вдруг с неистовой яростью устремляется в полет. И все же работа с ней обернулась для Оливье тяжелым испытанием, которое ему не хотелось бы повторить. Один лишь Билли Уайлдер решился во второй раз снимать фильм с Монро в главной роли, в связи с чем он говорил: «Гильдии кинорежиссеров следует наградить меня за это ”Пурпурным сердцем”».

Американцы, финансировавшие постановку, отказались от первоначального названия, поскольку оно не отражало участия Мерилин, а в слове “спящий” заключался, с их точки зрения, негативный оттенок. Фильм переименовали в “Принца и хористку” (“Смахивает на столетний мьюзикл с Бетти Грейбл”, — ворчал Оливье). После гала-премьеры, состоявшейся в середине 1957 года в нью-йоркском “Радио-Сити мюзик-холл”, картина получила весьма хвалебные отклики по обе стороны Атлантики. Фильм не имел коммерческого успеха, в основном, пожалуй, из-за слабого сюжета, но, бесспорно, обладал и стилем, и обаянием. Игру Оливье признали безупречной, его режиссуру — талантливой и исполненной тонкого вкуса. Что же касается своенравной Мерилин, то она выглядела настолько убедительно и неотразимо, что невозможно было догадаться о душевных муках, ценой которых это достигалось; и снова она излучала с экрана ей одной присущую притягательную силу, неудачно названную “зовом плоти”. За исполнение роли в “Принце и хористке” она получила свою единственную сколько-нибудь значительную награду — статуэтку “Давид Донателло" из Италии.

Через пять лет, снявшись всего в трех фильмах после ”Принца и хористки”, Мерилин — урожденная Норма Джин — ушла из жизни неуравновешенной и трагической жертвой создавшего ее Голливуда. Ей было тридцать шесть лет. Голливуду она оставила колоссальный комплекс вины. Высказывание Оливье, назвавшего ее “жертвой шумной рекламы и сенсации… которую эксплуатировали сверх всякой меры”, сочувственно цитировалось повсюду в США.

“Сэр Ларри и я являемся членами особого клуба — режиссеров Мерилин Монро, — говорит Джошуа Логан. — Вряд ли кому-либо из нас суждено узнать, какая непреодолимая сила бросала ее с экрана прямо в объятия зрительного зала, в то время как ее самым блестящим партнерам никогда не удавалось добиться ничего подобного. Сэр Лоренс совершил множество чудес, но она была чудом, к которому он не имел никакого отношения”.

Глава 21

“КОМЕДИАНТ”

На закате своей блистательной артистической карьеры Спенсер Трейси больше всего сожалел о том, что ему так и не удалось сняться вместе с Оливье — самым любимым его актером. Они едва не встретились в нескольких картинах (например, в “Нюрнбергском процессе”), но всякий раз или тому, или другому приходилось отказываться от предложения. Великолепная возможность соединить колосса театра и выдающегося артиста кино возникла в феврале 1957 года, когда супруги Оливье прилетели в Лос-Анджелес для переговоров о фильме “Отдельные столики”, который собирался снимать триумвират в составе Хекта, Хилла и Ланкастера. Предполагалось, что сэр Лоренс поставит картину и сыграет одну из главных ролей, однако в конце концов он ответил отказом — не согласившись, как говорили, с изменениями, внесенными в пьесу Рэттигана для ее экранизации. Трейси, впрочем, утверждал, что переговоры сорвались по совсем иной причине: