Вздыхаю и равнодушно киваю. Плевать на все.

Внутри такая тишина, что хоть волком вой.

Пустота, что распирает изнутри. Вот-вот взорвусь.

А Паша подносит к лицу руки и растирает покрытую кровью кожу. Сейчас замечаю. Разбитую бровь, пунцовый синяк на скуле. И повернутый неестественным образом нос.

Досталось.

Только мне от этого не горячо, не холодно.

— Лен, я не хотел. Я знаю, что ты не простишь, но…

— Сейчас я не буду заявлять на тебя только из уважения к отцу и Шершневу, — обрываю и нервно обнимаю себя руками и тру предплечья, разгоняя вернувшуюся дрожь. — Они не заслужили полосканий имени компании. Финансовый директор — насильник. Это перебор.

Паша смотрит на лист бумаги и тянет пальцы к ручке.

— Бывший финансовый директор, — говорит он, а скрежет стержня по гладкому листу вызывает приступ мигрени.

Сжимаю виски пальцами и судорожно сглатываю.

— А это не важно. Для репутации одинаково, — гул в голове нарастает и я отшатываюсь от стола в сторону. — Будь другом. Придумай сам что-нибудь для HRов. Чтобы у Олега Константиновича потом с Наташей лишних конфронтаций не было. Им еще на пару мне нового шефа искать.

— И клининг вызвать не забудь, — раздается из-за спины.

Пиджак Шершнева ложиться мне на плечи теплой успокаивающей волной. Он кутает меня в него, словно в одеяло.

Запахиваюсь сильнее и втягиваю знакомый запах.

— Я позвоню тебе, — Паша поднимает глаза, но смотрит мне за спину. — На счет махинаций.

— У тебя созрело чистосердечное? — рычит Шершнев мне в затылок.

Павел Андреевич тяжело вздыхает, а я жмусь к Шершневу, как к единственному источнику тепла.

Зачем все эти обсуждения сейчас? К чему? Неужели нельзя найти времени более подходящего?

Не понимаю. Хочу домой.

— Олег, я этой компании десять лет отдал…

— Не сейчас — обрывает Пашу Шершнев и тянет меня к выходу, словно прочитав мои мысли. — Позвонишь и расскажешь.

Мне кажется, что получается идти вполне прямо и спокойно. Разве что пятки то и дело сползают в бок, да ноги подкашиваются.

До первой лестницы.

Совсем небольшой. Несколько ступенек. Но почему-то меня бросает в холодный пот. Я отступаю назад, но тихое прикосновение на талии усиливается, удерживая меня на ногах.

— Так, ну все, достаточно этого цирка, — внезапно выдыхает Олег. — Сильная и независимая, боже.

А затем одним движением подхватывает меня на руки. Не успеваю и пискнуть, как меня проносят вдоль стола Марго, прямо к лифтам… Только цепляюсь за крепкую шею и упираюсь носом куда-то в ключицу.

— Олег Константинович, — недоуменный голос помощницы Паши летит нам в след. — Тут документы на подпись.

— У меня отгул, — рявкает Шершнев и удобнее перехватывает меня. — Завтра, Рит. Все завтра. Пока займись документами Павла Андреевича. Сегодня все важное нужно подписать.

— А почему сегодня? — сквозь навалившуюся внезапно дремоту доносится полный возмущения вопрос.

— Потому что да завтра может не дожить, — так, чтобы никто не слышал, скрипит зубами Шершнев и нажимает кнопку лифта, а затем теплое дыхание касается моего виска. — Отдыхай. Скоро будем дома, малыш.

Глава 27

— Пей, — Шершнев протягивает стакан с янтарной жидкостью и падает рядом со мной на диван. — Полегчает.

Послушно принимаю бокал двумя руками. Подушечки пальцев холодит, и я без раздумий выпиваю все залпом. Горло обжигает древесный вкус. Жадно втягиваю носом воздух, затем осторожно выдыхаю.

Докатилась. Пью посреди рабочего дня у себя дома.

Спасает только то, что шторы в малой гостиной задернуты и не пропускают свет. Поэтому эта комната и стала моей любимой в доме: уютный камин, потрескивание дров и мягкий диван. Здесь в любое время суток создана атмосфера приятного вечера. Понятия не имею, как Шершнев догадался привести меня сюда.

— Где мама? — спрашиваю, плотнее кутаясь в мягкий плед.

Откуда бы ему знать? Но кажется, что у Шершнева есть ответы на все вопросы.

— Сказала, что сегодня дом в нашем распоряжении, — уклончиво отвечает.

Снова выглядит уставшим. Темные круги под глазами плотно обосновались на коже, а морщины на лбу не уберет ни один косметолог. Его вид почему-то не радует. Помятая рубашка с закатанными рукавами, расстёгнутый ворот, опустившиеся уголки губ и руки, которые постоянно растирают виски.