Выходя из универа, прямо рядом со своей машиной замечаю высокую фигуру папиного безопасника и резко торможу, заходя при этом за угол здания.

Дыхание становится частым и прерывистым.

Вот зачем Саша приехал? Что я ему скажу теперь, или он мне? Именно в тот момент, пока я выглядываю из-за угла, он поворачивается и замечает меня. Смотрится вся ситуация скверно. И раз меня заметили, делать нечего, придется идти…

В гнетущем состоянии подхожу к мужчине, который рассматривает меня с особым вниманием, как мне сейчас кажется. Может себя накручиваю, но теперь его взгляд меня скорее пугает, чем представляется обычным, коим я его считала ровно до вчерашнего дня.

Побитое лицо, синюшный оттенок кожи, припухлость — сегодня все проявления аварии становятся явными. Он опускает взгляд вниз, затем снова поднимает и тихо шепчет:

— Привет, поговорить надо, — губы тут же стягиваются в прямую линию, а я кручу в руках ключи от машины и подхожу к багажнику. Теперь Саша за моей спиной.

— Если честно, я не знаю, что тебе сказать, — немеющие пальцы наглухо цепляются в брелок. Я открываю багажник и кладу туда сумку

— Я не прошу тебя говорить, я сам хочу высказать то, что должен.

Закрыв багажник, неуверенно разворачиваюсь к Саше, который теперь не думает нарушать мое личное пространство, за что я ему благодарна. Наверное, сейчас я бы осмелилась на более жесткое сопротивление и ему бы больше не удалось застать меня врасплох.

— Я повел себя некрасиво вчера, — хриплым голосом продолжает он, всматриваясь в мое лицо, явно лишенное всяких красок.

— Это было неуважительно, и ты меня напугал, Саш. Разве я когда-то давала повода? — в моих словах нет как такового укора, но зато имеется странный оттенок обиды.

Мужчина не тушуется, он кивает и тут же отвечает:

— Если ты не давала повода, это совсем не значит, что мне не хотелось тебя поцеловать.

Его слова лишают меня всякой способности говорить, и мы молча стоим, пока внутри разливается горечь от услышанного.

— Или, что я не хочу повторить.

Бам. Давление подскакивает.

Мне никогда не приносило радость тот факт, что кто-то мог бы испытывать ко мне безответные чувства. Это больно и неприятно, и ты себя от этого лучше не почувствуешь.

Может кому-то доставляется особую радость быть предметом обожания, но я всегда считала, что лучше, когда взаимно.

По крайней мере, я очень этого хотела. Из задушевных разговоров с родителями я еще в раннем возрасте уяснила, что насильно мил никогда не будешь.

Вот почему сейчас начинаю испытывать сожаление, но никак не жалость к человеку, который такое проживает. Жалеть никого нельзя. Особенно мужчин, это самое последнее чувство, которое должно пробуждаться при виде человека.

— Саш, я…

— Не надо, не говори ничего. Я уже все понял, ты можешь быть спокойна. Больше не потревожу, — мертвым голосом, лишенных всяких интонаций, проговаривает он по слогам. А у меня руки чешутся взять его сейчас за руку и по-дружески утешить хотя бы так. — В любом случае, я пришел не расположения просить, а извиниться за свое поведение. Оно было недостойно мужчины.

Слушаю и лишь выдыхаю обреченно. Предлагать ему дружбу — это тоже удар ниже пояса. Дружить мы не можем. Он медленно разворачивается и печально улыбается — замечаю это украдкой.

— Ты хороший человек, Саш.

— Спасибо. Яна, — он уходит, а мне вдруг становится стыдно, что я не брала трубку и избегала его, боясь человека, которому доверяет отец как самому себе. — Надеюсь, ты счастлива с тем, кого выбрала. Потому что если нет, я не обещаю тебе стоять в стороне, — продолжает, уходя прочь. Широкая спина выступает скалой.

От этих слов по коже выступают мурашки, и я уверена, что он не просто говорит это для высокопарной речи. Нет, Саша совсем не такой человек…он человек слова, об этом отец говорил в свое время часто. Преданный сотрудник.

Настроение вдруг падает еще ниже. Я сажусь в машину и выдыхаю, испытывая в груди давление, мешающее ранее сделать вздох.

Почему все так?

Дорога в госпиталь кажется какой-то бесконечной, в течение дня я даже не писала Богдану, да и времени особо не было, конечно.

Если еще прибавить ситуацию с Сашей, то я ощущала некую неловкость…писать Богдану. Меня не покидает чувство, что я его предаю, что ли, хотя, конечно, это совершенная глупость, ведь я не откликнулась на ласки другого, просто так сложились обстоятельства. Прикусив губу, внимательно слежу за дорогой, но руки дрожат.