Кроме Франции, имевшей свой антисемитический эпизод во время «дела Дрейфуса», все прочие малые центры еврейства в Запад­ной Европе не знали антисемитизма как организованного полити­ческого движения. Группы евреев в этих странах [18] переживали пери­од затишья после бурной эпохи эмансипации. О них можно было бы сказать: «Счастливы народы, не имеющие истории»; печально

В Англии пролетела тень антисемитизма в те годы, когда это движение поднялось в Германии. В ту пору либеральная партия Глад­стона была недовольна «изменою» своих еврейских попутчиков, пе­решедших на сторону консервативного правительства Дизраэли-Биконсфильда (том II, § 51). Евреев обвиняли в сочувствии турко­фильской политике Биконсфильда, который помешал России разгро­мить Турцию в войне 1877 года под предлогом освобождения бал­канских славян. В этом видели какой-то заговор семитского Востока против христианского Запада, и даже сам Гладстон заговорил о «не­достатке гражданственности» у евреев («Hebrew incivism»). Нашелся в Англии и свой Трейчке, профессор Голдвин Смит, который вслед за своим германским коллегой напечатал ряд антисемитских статей в лондонском журнале «Nineteenth Century» (1881-1883). Однако в политических кругах этот антисемитский налет сошел, как только улеглись партийные страсти и евреи после смерти Биконсфильда (ап­рель 1881) вернулись в лоно либеральной партии. Англия все же была единственною страною в Европе, которая в 1882 и 1890 годах допус­тила бурные митинги протеста против преследований евреев в Рос­сии, хотя это было связано с дипломатическими неприятностями для английского правительства (выше, § 15 и 18). Когда осенью 1883 года по случаю празднования четырехсотлетия рождения Лютера в Лон­дон приехал германский придворный пастор и вождь антисемитов Штеккер с намерением выступить на митинге в городском доме, лон­донский лорд-мэр отменил данное им разрешение на устройство ми­тинга. В письме к устроителям собрания он объяснил, что «мистер Штеккер принадлежит к тем людям, которым ни один лорд-мэр не мог бы дозволить говорить в городском доме, в Сити, где живет много почтенных еврейских граждан».

Социальное положение английских евреев заставляло всякое правительство считаться с ними. Нередко почетный пост лондонского лорд-мэра, хозяина гордой столицы Британии, занимали по выбо­рам лица из высшего еврейского общества. При дворе королевы Вик­тории оказывалось большое внимание еврейской аристократии, во главе которой стояли Монтефиоре, Ротшильды и другие представи­тели сефардских и ашкеназских родов. В 1885 г. вступил в палату лордов первый еврей, барон Натаниель Ротшильд, возведенный ко­ролевой в звание пэра Англии. Позже членами той же палаты состо­яли барон Вормс, председатель «Англо-еврейской ассоциации» и бывший министр торговли в кабинете Гладстона, и другие; они прибавляли к своим родовым именам титульные фамилии пэров (Вормс — лорд Pirbright) и, видимо, очень гордились этими звания­ми, пережитками старой Англии. Число депутатов-евреев в нижней палате постоянно возрастало: к концу века там заседали 12 таких из­бранников английского населения. Из них один только Самуил Монтэгю, избиравшийся в густо населенном евреями квартале Лондона, Уайтчепеле, мог считаться еврейским представителем. Консерватив­ный в религиозных делах, Монтэгю был в парламенте видным чле­ном либеральной партии и часто выступал в нижней палате по фи­нансовым вопросам. Некоторые из еврейских политических деяте­лей занимали посты «секретарей» или министров в различных каби­нетах. Евреи назначались иногда и на высокие административные посты. Многие достигали в армии высших офицерских чинов. Об­щественное слияние евреев с англичанами сопровождалось иногда и семейным сближением. Случаи смешанных браков участились, хотя и не в таких размерах, как в Германии. В высшем обществе было несколько таких случаев, причем вступавшие в брак сохраняли свою религию, но дети их становились христианами. Так было, например, в браке дочери Ротшильда с лордом Розберри, известным политическим деятелем. Этот процесс слияния, проникая в сред­ние слои общества, привел бы с течением времени к печальным результатам, если бы с 80-х годов в Великобританию не направ­лялся постоянный поток эмигрантов из России, Польши и Румы­нии, который приобщал ее островную еврейскую колонию к боль­шому еврейскому континенту с его волнениями, горестями и рож­денными в муках национальными идеалами.

Начиная с лета 1881 года жители Лондона и больших порто­вых городов Англии наблюдали ежегодно обычную картину: из да­лекой России прибывали группы эмигрантов, гонимых из родины погромами и бесправием. Большая часть их направлялась дальше, в Америку, но отдельные группы оставались в Англии, преимуществен­но в Лондоне. За последние два десятилетия XIX века в одном Лон­доне поселилось до 50 000 эмигрантов. Они ютились в восточных частях города (East End), в кварталах Степней и Уайтчепель (Whitechapel), гнездах столичной бедноты. С течением времени здесь образовалась однородная еврейская община, которая отличалась от общины западной части Лондона языком (идиш), нравами и соци­ально-экономическим положением. То была типичная община рос­сийской «черты еврейской оседлости». Большая часть этой пришлой массы состояла из ремесленников — портных, сапожников и столя­ров, которые либо заводили собственные мастерские, либо работа­ли в чужих заведениях при очень тяжелых условиях. Наемные рабо­чие жестоко эксплуатировались хозяевами-работодателями, которые произвольно удлиняли рабочий день, давали очень низкую заработ­ную плату и, как тогда выражались, «выжимали пот» из своих ра­ботников (sweating system). Другая часть эмигрантов занималась мел­кою торговлею, но многие с течением времени наживались и осно­вывали большие торговые заведения. Меньшие эмигрантские коло­нии образовались в других промышленных городах Англии: Манче­стере, Лидсе, Ливерпуле, Гласгове, Бирмингаме; здесь торговля была более развита среди пришельцев, чем ремесло. К началу XX века чис­ленность евреев в Англии (без колоний) достигала 200 000, то есть увеличилась за 20 лет в три раза; около половины этого населения сосредоточивалось в Лондоне. Это сильно изменило физиономию английского еврейства. Среди разбросанных, смешанных с хрис­тианским обществом групп сефардов и ашкеназов появились сплошные еврейские острова. В Лондоне особенно бросался в глаза этот контраст между англизированным Вест-Эндом и самобытным Ист-Эндом. Сначала между обеими общинами установились от­ношения на почве благотворительности: богатый Вест-Энд забо­тился о помощи бедствующим поселенцам Ист-Энда, еще не ус­певшим приискать себе работу или зарабатывавшим слишком мало на жизнь. Этим занимались общинный совет представителей си­нагог и особый «Русско-еврейский комитет» (Russo-jewish Committee). Затем усилилась опека культурная, забота о распрост­ранении английской речи среди переселенцев и приспособлении их к

местным условиям. Дети пришельцев обучались в устроенных для них народных школах английского типа (Jews’ Free School), а взрос­лые посещали вечерние курсы изучения английского языка.

В колонии Восточного Лондона образовалась значительная со­циалистическая группа, руководимая политическими эмигрантами из России Морисом Винчевским и Филиппом Кранцом (Ромбро). Был восстановлен распавшийся «Союз еврейских рабочих», не­когда организованный Либерманом (том II, § 47), и учрежден осо­бый рабочий клуб. Под руководством Кранца и Винчевского изда­вался с 1885 года журнал на идише под названием «Дэр Арбайтер-Фрайнд», где проводились и социалистические и анархические идеи в духе германского анархиста Иогана Моста, жившего перед тем в Лондоне. Еврейский рабочий клуб устраивал иногда антирелигиоз­ные демонстрации, как, например, публичные обеды в пост Иом-Кипура, что приводило к столкновениям с ортодоксами и лондонс­ким раввинатом. Борьба «отцов» и «детей» в лондонском гетто была в полном разгаре.

Жизнь лондонского гетто нашла свое отражение в произведе­ниях беллетриста, который сам стоял между восточной и западной культурой. Израиль Зангвиль (1864-1926) родился в Лондоне, в семье выходцев из Польши, поселившихся в Англии задолго до ве­ликого переселения 80-х годов. Он получил образование в лон­донской «Свободной еврейской школе», затем стал в ней учите­лем и, наконец, бросил учительство ради высшего призвания — писательства. Его талант бытописателя проявился с наибольшей силой в обширном романе «Дети гетто: картины из жизни своеоб­разного народа» («Children of the Ghetto», 1892). Гетто Восточно­го Лондона представлено здесь во всех чертах своего быта; оно описано в том оригинальном английском стиле — смеси юмора и лирики, реализма и фантазии, — которым Зангвиль владел в со­вершенстве. Сам автор стоит на грани гетто, овеянный романти­ческими чарами старого мира, но умом всецело принадлежащий новой европейской культуре. «Наше лондонское гетто, — гово­рит он в прологе к роману, — представляет собою поэтический уго­лок: душистые розы отживающего романтизма до сих пор еще цве­тут в сырой атмосфере лондонской практической жизни. За некраси­вой и как бы окаменелой внешностью этого особого мира скрывает­ся другой, внутренний мир, полный фантастических видений, как ми­ражи Востока. Но в этом заколдованном мире встречаются и энер­гичные личности, которые решаются перешагнуть заповедную чер­ту, отделяющую их от более широкой и полной жизни, несмотря на гневные возгласы и проклятия, раздающиеся им вслед со стороны постепенно уменьшающегося большинства их собратьев». Психо­логия пограничного обитателя двух миров влечет Зангвиля к сме­шанным типам, к тому синкретизму идей и культур, о котором мечтали в разных видах Дизраэли-Биконсфильд, Сальвадор и Дармстетер. Он находит такие универсальные синкретические типы в «мечтателях гетто» прежнего времени — в Уриеле Акосте, Спинозе, Соломоне Маймоне, которых он изображает наряду с самобытными мистиками — Саббатаем Цеви и Бештом («Dreamers of the Ghetto» и «Ghetto Tragedies», 1898). После распространения сионизма Зангвиль занял видное место в еврейском национальном движении.

Рядом с этим «мечтателем гетто» стоит трезвый западник Клод Монтефиоре (род. в 1858 г.), из аристократии лондонского Вест-Энда, теолог-рационалист и реформист. Возвращение к библейско­му иудаизму и отречение от всей позднейшей исторической тради­ции — таков идеал Клода Монтефиоре, развитый им в ряде лекций и проповедей («Aspects of Judaism», 1895) и в форме дидактического ком­ментария к Библии («Bible for home reading», 1896-1899). Лишен­ный национального покрова и сведенный к абстрактному «теизму», библейский иудаизм позже сочетался в уме Монтефиоре с евангель­ским учением, и он поднял старый вопрос о слиянии основных идей иудейства и христианства. Его товарищем по части пропаганды «ли­берального иудаизма» был Израиль Абрагамс (1858-1925), про­поведи которого также напечатаны в сборнике «Аспекты иудаизма». Лучшая историческая работа Абрагамса «Еврейская жизнь в сред­ние века» («Jewish life in Middle Ages», 1896) составлена по образцу культурно-исторического труда Тидемана. Вместе с Монтефиоре Абрагамс основал в 1889 г. научный трехмесячник «Jewish Quarterly Review», английский двойник парижского «Revue des etudes juives». В этом журнале помещал свои исследования, между прочим, лектор Т алмуда в Кембриджском университете Соломон Шехтер(1847— 1915), который прославился открытием каирской «Генизы», где ока­зались затерянный еврейский подлинник Притчей Бен-Сиры и мно­гие акты из эпохи Гаонов. Выходец из Румынии, Шехтер писал свои научные труды по-английски («The Wisdom of Ben-Sira», «Saadyana», «Studies in Judaism», 1896-1902). Для разработки истории евреев в Англии было учреждено в 1887 г. специальное Историческое обще­ство (Jewish Historical Society of England), которым руководили Лю­сьен Вольф и Джозеф Джекобс. Вольф был выдающимся пуб­лицистом, печатавшим политические статьи как в общих, так и в ев­рейских журналах (особенно в лондонском еженедельнике «Jewish World»). Из его исторических работ наиболее известна моногра­фия о Манассе бен-Израиле («Manasseh ben Israel’s Mission to Cromwell», 1901). Джекобс был организатором «Русско-еврейско­го комитета» и всей той газетной кампании, которая привела к английским протестам против российских гонений на евреев. Его труды по ранней истории английского еврейства («Jews of Angevin England», 1893), как и другие его работы, по части еврейской ис­тории, этнографии и статистики («Sources of Spanish-Jewish History», 1894; «Studies of Jewish Statistics»), содержат немало на­учного материала.

«Восточный ветер» внес свежую струю и в неподвижную ат­мосферу еврейской жизни в Голландии. Через эту страну также ежегодно проходили партии эмигрантов из Восточной Европы, ко­торые по пути в Америку останавливались в порту Роттердама и часто оставляли в стране группы семейств. От этого притока пе­реселенцев еврейское население Голландии увеличилось за после­дние два десятилетия XIX века (в 1881 г. было 82 000, а в 1899 г. — 104 000). Половина всех голландских евреев находилась в Амстер­даме. Их гражданские права никем не оспаривались, а участие их в политической жизни страны было слишком незаметно, чтобы возбуждать политические страсти на национальной почве. Здесь были одинаково слабы и сила притяжения, и сила отталкивания между еврейским и христианским обществом. Эта взаимная сдер­жанность при формальном гражданском равенстве предохраняла обе стороны от конфликтов, причинявших столько горя евреям соседней Германии.

Не убереглась, однако, от модной болезни антисемитизма ка­толическая соседка Голландии, Бельгия. Туда зараза была зане­сена из родственной по языку и религии Франции. В тот самый год (1898), когда антисемитизм шумел на улицах Парижа в связи с «де­лом Дрейфуса», горсть бельгийских антисемитов пыталась поднять такое же движение у себя дома. Клерикалы, заседавшие в сенате, тре­бовали отказа в натурализации еврейским переселенцам. При обсуж­дении в сенате законопроекта о разносном торге антисемиты уверя­ли, что все евреи в Бельгии занимаются этой профессией в ущерб нор­мальной торговле. На это сенатор-еврей Гирш возразил, что коро­бейников в стране насчитывается 17 000, а евреев во всей Бельгии только 9000, считая в том числе жен и детей, т. е. менее 2000 се­мейств, — следовательно, они не могли монополизировать разно­сный торг. В том же году клерикалы пытались воскресить юдофо­бию при помощи одной из тех средневековых церемоний, о которых Европа давно забыла. В Брюсселе заседал католический конгресс, в котором участвовали высшие сановники церкви различных стран. В воскресенье, 17 июля, члены конгресса устроили торжественный крестный ход по улицам по случаю «чуда», совершившегося в этот день в 1370 году: евреи тогда будто бы прокололи церковную гостию для оскорбления символа тела Христова, но из хлебного символа по­текла кровь, и обнаруженные святотатцы были сожжены на костре во славу Божию. Память этого мнимого чуда праздновалась теперь шествием по улицам Брюсселя десятитысячной толпы, с кардинала­ми и епископами во главе. Либеральные и радикальные газеты про­тестовали против этой манифестации, ворвавшейся из мрака XIV века в современность; местами либералы и социалисты устраивали кон­трдемонстрации против поповской затеи. Вскоре, однако, эта мгно­венная вспышка антисемитизма погасла: эпидемия ослабела в своем французском гнезде после ликвидации дрейфусиады, а в Бельгии с ее горстью евреев антисемитизм был более смешным, чем грустным явлением. Маленькая бельгийская колония продолжала мирно жить в своих прежних гнездах — Антверпене, Брюсселе, Льеже, Генте, уве­личиваясь притоком переселенцев из России, так как Антверпен ле­жал по пути эмигрантов в Америку. В этом городе евреи фигуриро­вали и среди местного крупного купечества, и в рядах рабочего про­летариата.