Первые опыты колонизации оказались неудачными. Молодые люди из упомянутых кружков «Ам-олам», прибывшие в 1881-м и сле­дующем году в Америку, с жаром принялись за осуществление своей мечты, но наткнулись на неодолимые препятствия. Первые колонии, устроенные частью в виде сельских коммун в штатах Луизиана, Да­кота и Орегон («Кремье», «Бетлехем», «Монтефиоре» и др.), постра­дали от плохого выбора места и неопытности колонистов. То земля оказывалась в болотистой местности, затопляемой разливом Мис­сисипи, то мешали климатические условия: ветры и частые засухи. Колонисты работали дружно, с увлечением, но не могли устоять про­тив этих внешних условий при недостаточной материальной поддер­жке, которую оказывало им нью-йоркское «Общество помощи эмиг­рантам». К 1885 году все эти колонии распались. Дольше всех боро­лась за свое существование образцовая колония «New Odessa», осно­ванная одесскою группою пионеров на средства, собранные упомя­нутым выше Гейльприном. Был куплен в западном штате Орегон участок земли с необходимейшим земледельческим инвентарем и ус­троена колония, где около полусотни молодых людей образовали сельскую коммуну (1883). Они занялись хлебопашеством, не заметив в своем увлечении, что соседние фермеры занимаются главным об­разом скотоводством и молочным хозяйством, более подходящими к местным условиям. Пришлось заняться подсобным промыслом — рубкою леса и доставкою дров для соседней железной дороги; но когда лес на купленном участке был вырублен и выяснилась необхо­димость прикупки новой земли для обработки, не оказалось нужных для этого денег. Несколько лет бились колонисты, терпя нужду и не решаясь обзавестись семействами, которых нечем было бы кормить. Наконец терпение истощилось, и постепенно колония «Новая Одес­са» — создание идейного энтузиазма — была покинута ее основате­лями. Некоторые колонисты по бедности не имели средств на проезд по железной дороге, и они прошли пешком огромный путь от Сан­Франциско до Нью-Йорка, от Великого океана до Атлантического в течение трех месяцев (1888 г.).

Более прочными оказались сельские колонии, устроенные в Нью-Джерси, одном из оживленных восточных штатов, недалеко от крупнейшего центра страны — Нью-Йорка. В 1882 году там сразу возникли три колонии, расположенные в небольшом расстоянии друг от друга: Альянс, Кармель и Розенгайн, заселенные первоначально выходцами из России в количестве 70 семейств. Близость к большим городам облегчала сбыт продуктов поселенцам, занимавшимся пре­имущественно садоводством и виноградарством. Однако и здесь не обошлось бы без кризиса, если бы колонисты и их покровители не додумались до простой мысли: присоединить к сельскому хозяйству подсобный городской промысел — фабрикацию белья. Учрежден­ные в колониях фабрики-мастерские для шитья рубашек давали до­полнительный заработок семьям колонистов, которые занимались этим делом зимою и в другие свободные от сельских работ проме­жутки. Благодаря этому колонии продержались и с течением време­ни превратились в поселения полугородского типа. На этой комби­нации деревни с городом выросло благосостояние новой колонии Вудбайн (Woodbine), основанной в том же штате позже (1891). Устро­енная при поддержке барона Гирша, эта колония превратилась в про­мышленный еврейский городок, окруженный цепью ферм на окраи­нах. Вообще там, где колонизация привилась, она приняла характер американского фермерства, и немногие еврейские фермы, разбросан­ное в различных штатах Северной Америки, были единственным ре­зультатом грандиозной мечты пионеров-идеалистов.

1891 год был таким же тревожным моментом в истории амери­канской иммиграции, как и 1882-й. Изгнание из Москвы и усиление репрессий в России вызвали новое бегство за океан. Испугавшись наплыва бедных масс, вашингтонское правительство приняло бо­лее строгие меры к ограничению иммиграции: люди без средств и без определенного источника заработка не спускались на амери­канский берег и отсылались на пароходах обратно в Европу. На острове Elis Island в нью-йоркском порту, где производились ос­мотр и допрос переселенцев, разыгрывались потрясающие сцены, оправдывавшие данное ему прозвище «Остров слез». Тем не ме­нее большая часть эмигрантской массы попала в Соединенные Штаты (в 1891-1892 гг. из России, Румынии, Галиции и других стран прибыло наибольшее число евреев: около 200 000). Нью-йоркское гетто оживилось: мастерские и фабрики наполнились «зелеными», усилилась работа благотворительных учреждений. Комитет фонда барона Гирша и другие организации работали изо всех сил для рас­селения эмигрантов по разным городам и доставления им работы, но все старания могли только отчасти сократить размеры бедствий, вызванных внезапным наплывом десятков тысяч необеспеченных людей. Наступивший в Америке с 1893 года длительный промыш­ленный кризис, следствием которого было общее сокращение имми­грации из Европы, отразился и на еврейской иммиграции: ежегод­ное число переселенцев из России вернулось к среднему уровню (око­ло 30 000 в год за период 1893-1900 гг.), но вместе с румыно-гали­цийскими выходцами Америка все-таки ежегодно принимала до 60 000 евреев. К 1900 году в Соединенных Штатах образовалось уже полу­торамиллионное еврейское население, из которого не меньше одной трети было сосредоточено в Нью-Йорке.

Еврейская эмиграция в Америку, составляя часть общеевропей­ской (12-15%), отличалась от нее по своим целям. Ирландцы, ита­льянцы, немцы или поляки обыкновенно уезжали в Америку времен­но, на заработки, без семьи; накопив в течение нескольких лет извес­тную сумму денег, такие пришельцы возвращались на родину. Евреи же уезжали в Америку в поисках нового отечества взамен своей жес­токой родины, уезжали навсегда либо с семействами, либо без них, но с твердым намерением вызвать их тотчас после своего устройства в новой стране. До приезда своих семейств этот авангард эмиграции отсылал им значительную часть своих заработков. Когда вместе с деньгами семья получала от своего кормильца и «шифскарты» (па­роходные билеты) на переезд в Америку, сношения эмигранта со старой родиной прекращались: он становился постоянным жите­лем Соединенных Штатов. По законам республики он мог стать американским гражданином после пятилетнего пребывания в стра­не. Этот акт натурализации совершался очень охотно, и превра­щение бесправного подданного российской деспотии в полноправ­ного гражданина свободной республики было делом повседнев­ным.

Новые граждане принимали живейшее участие в политической жизни страны, особенно в парламентских и коммунальных выборах. По мере роста еврейского населения оно приобретало все большее политическое значение. Во время выборов президента республики, когда обыкновенно соперничали две кандидатуры — республикан­ской и демократической партий, еврейские голоса в больших горо­дах, особенно в Нью-Йорке, могли давать перевес кандидату той или другой партии. Сознание своей гражданской равноценности привя­зывало еврея к его новому отечеству. Во время войны между Соеди­ненными Штатами и Испанией из-за острова Кубы ( 1898) много ев­рейских добровольцев вступило в ряды американской действующей армии. В Нью-Йорке патриотическая еврейская молодежь составля­ла большую часть сформированного там пехотного полка, а в Фила­дельфии образовался чисто еврейский легион. Евреи сражались так­же в рядах регулярной армии, сухопутной и морской. Штаты, как известно, победили Испанию в этой войне, и результатом победы было то, что Испания лишилась Кубы и своих последних вестиндских владений в Америке. Так евреи содействовали изгнанию Испа­нии из этой части Нового Света, открытой ею за четыре столетия перед тем, в год изгнания евреев из Испании. Потомки сефардов и эмигранты из России, страны новой инквизиции, явились тут оруди­ем в руках исторической Немезиды.

Еще в конце первого десятилетия русско-еврейской эмиграции (1890) один из ее активных участников писал: «Тот, кто видел, как бедный, забитый, запуганный обитатель пресловутой «черты осед­лости», над головою которого всегда висел дамоклов меч грубой рас­правы, который дрожал перед полицейским надзирателем или горо­довым, — кто видел этого еврейчика, превратившегося в свободно­го и гордо держащего голову еврея американского, не дающего себя в обиду никому на свете, ставшего гражданином и полном смысле этого слова, — кто видел эту чудную метаморфозу, тот не может со­мневаться в великом значении эмиграционного движения». Наблю­датели того времени отмечают ту быстроту, с какою менялись в Аме­рике внешний быт и привычки пришлых еврейских масс. Патриар­хальный еврей литовского или польского местечка после несколь­ких лет пребывания в стране сбрасывал с себя старомодный костюм и заменял его коротким пиджаком или рабочей блузой для того, что­бы не прослыть «гринером», над которым издевались уличные маль­чишки; постепенно исчезали длинные бороды и пейсы мужчин и па­рики женщин. Влияние нового быта коснулось даже одного из усто­ев религии — субботнего покоя. Фабричные рабочие после некото­рых колебаний решались работать по субботам, так как везде, кро­ме мастерских, содержимых ортодоксальными евреями, соблю­дался воскресный отдых. Необходимость нарушать субботний по­кой удерживала, однако, многих от поступления на фабрики; люди постарше предпочитали заниматься мелкою торговлею, чтобы иметь возможность прекращать работу в дни своих национальных празд­ников.

Вообще в первом поколении эмигрантов религиозный строй жизни не подвергся существенным переменам. Скопление однород­ных масс в тесных кварталах и жизнь среди земляков поддерживали консервативные наклонности в этой среде. В силу давнего обычая выходцы из одного города или округа соединялись на новых местах в земляческие группы, устраивали для себя особые молитвенные дома и различные союзы взаимопомощи. В Нью-Йорке (как некогда в Константинополе после испанского изгнания) существовали сотни молелен, носивших имена различных землячеств: были молельни виленцев, ковенцев, житомирян, кишиневцев и т. п. Эти синагоги помещались обыкновенно в наемной квартире частного дома и слу­жили не только местом молитвы, но и клубами, где земляки собира­лись для дружеских бесед и деловых переговоров. Родной язык, идиш, господствовал в еврейских кварталах и туго уступал место английс­кому языку, который усваивался учащеюся молодежью в школах. Курсы английского языка устраивались также для эмигрантов стар­шего возраста, которые после дневных трудов охотно изучали язык страны, нужный и рабочему на фабрике, и «педлеру» на улице при объяснениях с неевреями. Между собою же они говорили на родном языке, пополняя его техническими английскими терминами и ходя­чими выражениями, от чего получился особый англизированный диалект идиша. На этом языке издавались газеты еврейских кварта­лов Нью-Йорка и других больших городов. К концу 90-х годов су­ществовало около 15 таких газет, еженедельных и ежедневных. Наи­более распространенными были «Идише Газетен», «Идишес Тогблат», «Идише Цайтунг», а из социалистической прессы «Арбетер-Цайтунг» (1890-1902) и «Форвертс» (с 1897 г. до настоящего време­ни), а также ежемесячный журнал «Цукунфт» (1892-1897 гг., возоб­новлен в 1902 г. и выходит до сих пор).

Образование большого еврейского пролетариата в Америке создало почву для социалистической пропаганды. Подавлен­ная революционная энергия прибывшей из России молодежи про­рывалась здесь сначала в форме анархизма. Зажигательные речи германского анархиста Моста, совершавшего агитационные поезд­ки по Америке, увлекали тех, которых российский деспотизм лишил возможности жить и работать на родине. Было много революцион­ного идеализма среди еврейских анархистов, но также много либертинизма, который вчерашнему «ничего нельзя» противопоставлял се­годняшнее «все можно». Анархисты призывали к террору против ка­питалистов и представителей власти, устраивали антирелигиозные демонстрации в форме публичных увеселений в пост Иом-Кипур и вообще стремились сразу пересоздать человеческое общество. Каж­дую стачку рабочих они старались превратить в народное восста­ние, которое открыло бы путь «мировой революции». В своих жур­налах («Варгайт», «Фрайе Гезелшафт» и «Фрайе Арбетерштимме», 1889-1900) «пионеры» анархизма из учеников Моста копировали идеи его знаменитого нью-йоркского журнала «Фрайгайт». Между ними и еврейскими социал-демократами происходила отчаянная борьба в собраниях и в партийной литературе. Лишь в 90-х годах социал-демократия окрепла и приобрела влияние на еврейской ули­це; ее партийные органы «Арбетер-Цайтунг» и «Форвертс» были и в литературном отношении лучше других изданий на идише. Здесь со­трудничали многие выдающиеся деятели социалистического движе­ния в Америке: Абрагам Каган, Луис Миллер (Бандес), Абр. Лесин (Вальд), приехавшие из Лондона Филипп Кранц и М. Винчевский (выше, § 26) и другие, среди которых было немало бывших анархистов.