Две катастрофы в истории диаспоры — изгнание из Испании конца XV века и погромы в России конца XIX века — повлекли за собою массовую колонизацию Палестины. Странствующие сефар­ды и ашкеназы старой эмиграции заселяли города Палестины, свя­тые места нации; новые же эмигранты из России положили основа­ние сельской колонизации в запущенной стране. Пионеры XVI века переселялись на древнюю родину, перешедшую под власть Турции, с глубокою верою в близость «времен чудес», и эта мистическая вера служила источником мессианского пафоса, питавшим следующие по­коления. Пионеры XIX века шли из России под влиянием националь­ного порыва, с ясною верою в возможность возродить еврейскую Па­лестину путем упорного труда, экономической и политической борь­бы. Старая городская колонизация создала ряд общин монастырс­кого типа, молившихся среди святых развалин; новая колонизация создала ряд земледельческих колоний с бодрым трудовым населени­ем, как зародыш нормального общежития, оживив вместе с тем мер­твые палестинские города.

Встреча новых поселенцев с потомками старых была встречею двух различных миров. Когда группа молодых пионеров из образо­вавшегося в России союза «Билу» (§ 22) прибыла летом 1882 года в Палестину, она увидела запущенную страну, арабских крестьян, или «феллахов», ведущих хозяйство примитивными способами, а порою кочующих в степи под видом бедуинов; увидела пилигримов всех исповеданий и священников, торгующих религией вокруг святых мест. Тридцатитысячное еврейское население ютилось в четырех внут­ренних городах (Иерусалим, Хеврон, Сафед, Тиверия) и двух при­морских (Яффа в Иудее и Хайфа в Галилее). Оно состояло большей частью из семейств осевших пилигримов — набожных старцев из всех стран света, которые переселялись в Святую Землю, чтобы провести там остаток жизни в молитве и изучении Торы. Эти люди, жившие на счет всемирной благотворительности, «хадуки», были своеобраз­ными монахами, которые составляли тормоз для всякого живого общественного и культурного дела. Стражи святых могил, приврат­ники мира загробного, они не могли понимать тех, которые прибы­ли в Палестину не для того, чтобы умирать в ней, а чтобы жить и насаждать новую жизнь, не для того, чтобы плакать у руин иеруса­лимской «западной стены», а для того, чтобы строить новый Иеру­салим. Недоверчиво относились к пришельцам из России и турецкие власти, охранявшие «мертвую страну у ног Иерусалима» от вся­ких свежих веяний. Испугавшись слухов о предстоящей массовой иммиграции, турецкое правительство в 1882 г. распорядилось, чтобы в Яффе спускали на берег только отдельных пассажиров-евреев, снабженных особым письменным разрешением («тескере») из Константинополя. Все эти препятствия, однако, не устрашили пионеров, мечтавших стать авангардом нации на пути возрожде­ния древней родины.

Летом 1882 года к яффскому берегу прибывали пароходы с не­большими группами эмигрантов нового типа. В них роль вождей играли интеллигентные молодые люди из российского кружка «Билу». Несколько их товарищей остались в Константинополе для ведения переговоров с турецким правительством о свободном про­пуске переселенцев в Палестину и о предоставлении им земельных участков для обработки, но переговоры ни к чему не привели. Мно­гим из самих «билуйцев» пришлось испытать последствия турецких репрессий: в Яффе их не спустили на берег, и они были вынуждены, как некогда израильтяне в пустыне, сделать кружный путь через Порт-Саид в Египте и оттуда пробраться в страну предков. Порабощен­ная родина предстала перед сынами порабощенного народа. Пред­стояла борьба долгая, мучительная: нужно было завоевать род­ную землю плугом и лопатой, упорным трудом, возделыванием тысячелетних руин. И переселенцы горячо взялись за дело. Часть их работала в качестве поденщиков на яффской пригородной ферме «Микве Израиль», уже давно основанной парижским «Альянсом» для привлечения туземных евреев к сельскому хозяйству. Другие приоб­рели пустынный участок земли недалеко от Яффы и основали там первую в Иудее земледельческую колонию под именем «Ришон Ле­цион» («Первинка Сиона»). Вскоре обе группы соединились и стали работать вместе в Ришоне. Много горя и нужды перенесли эти пио­неры колонизации. В непривычных условиях климата и почвы, час­то страдая от зноя, лихорадки и глазных болезней, они работали с тем напряжением сил, которое возможно только при сознании высо­кой цели. Им приходилось вспахивать каменистую почву, к которой веками не прикасался плуг, рыть колодцы и в безводной стране до­бывать воду из глубоких недр земли, строить себе дома для жилья, а до того ютиться в палатках осенью и зимою — вообще жить и рабо­тать в совершенно примитивной обстановке. Не все выдержали этот суровый труд, но многие устояли на посту строителей новой Палес­тины. В том же году прибыли две партии переселенцев из Румынии и основали две колонии: «Самарин», или «Зихрон Яков», близ Хайфы и «Рош-Пина» близ Сафеда. В 1883 г. русские евреи заселили коло­нию «Петах Тиква» близ Яффы, основанную раньше для тузем­ных евреев, но пустовавшую за недостатком способных работни­ков. В том же году возникла колония «Иесуд-Гамаала» в Галилее, а в следующем «Экрон» и «Гедера» в Иудее. В «Экроне» поселились опытные землепашцы из южнорусских колоний, а в «Гедере» (Катра) группа «билуйцев», работавших раньше в Ришоне.

Материальное положение этих колоний было чрезвычайно тя­желое. Воссоздание сельского хозяйства в запущенной стране требо­вало громадных денежных средств, сверх напряженного личного тру­да колонистов. Большая часть земель в гористой Иудее годилась не для хлебопашества, а для виноградарства, но так как виноградник дает годные плоды только спустя несколько лет после своего насаж­дения, то необходима была помощь со стороны, пока колонист нач­нет получать доходы от своего труда. А между тем поддержка извне сначала была ничтожна. У кружков «Ховеве-Цион» в России (выше, § 22) было много энтузиазма и мало денег, а у богатых евреев За­пада не было национального интереса к Палестине. Колониям грозил полный упадок. В это время пришел им на помощь один из крупнейших представителей западной плутократии, у которого кроме интересов биржи оказался интерес к родине его далеких предков. Член парижского банкирского дома Ротшильдов, барон Эдмонд спас дело колонизации своими миллионами, и никогда еще ротшильдовские деньги не были употреблены с такой пользой, как в данном случае. Узнав в 1884 г. о критическом положении новых па­лестинских колоний, Эдмонд Ротшильд сначала распорядился выда­вать значительные денежные пособия семьям бедных колонистов, а потом постепенно принял все колонии на свое попечение. Он стал тратить миллионы франков на реорганизацию хозяйства в них: вме­сто не подходящего для местной почвы хлебопашества в поселениях Иудеи, под руководством опытных агрономов, было заведено вино­градарство с целью развить виноделие в стране по французскому об­разцу; в галилейских же колониях, кроме хлебопашества, стали за­ниматься садоводством. Везде строились дома для колонистов и для их общественных учреждений: синагоги, больницы, школы и при­юты. Сами колонисты получали за свой труд определенную плату, по числу членов каждой семьи, и таким образом превратились из са­мостоятельных хозяев в нечто среднее между арендаторами и батра­ками. Всеми колониями заведовала назначенная Ротшильдом адми­нистрация. Однако большие успехи не были в первые годы достиг­нуты в «баронских колониях». Система опеки деморализовала и опе­каемых и опекунов. Назначаемые из Парижа администраторы, боль­шей частью равнодушные к воодушевляющему колонистов нацио­нальному идеалу, обращались с ними как с батраками, нуждающи­мися в строгой дисциплине, вмешивались в их внутреннюю жизнь, карали неугодных им лиц сокращением пособия и даже удалением из колонии. Среди колонистов развились угодничество, с одной сто­роны, и бунтарство — с другой. Наиболее смелые, тяготившиеся за­висимостью, боролись с администрацией и поднимали против нее «восстания», которые подавлялись силою, иногда при помощи ту­рецкой полиции. Хуже всего было то, что понизилась трудовая энер­гия колонистов, так как у них не было того импульса к труду, кото­рый дается сознанием независимости, уверенностью, что они обра­батывают собственную землю и непосредственно пользуются плода­ми своего труда. Не было импульса к основанию новых колоний, и у палестинофилов в России, мечтавших о быстром возрождении Сио­на, опустились руки.

Так шло дело до конца 80-х годов. Но затем наступила полоса оживления. В 1890 г. в России было легализовано еврейское «Палестинское общество» (официальное название — «Общество для вспо­моществования евреям-земледельцам и ремесленникам в Сирии и Па­лестине»), объединившее все существовавшие до тех пор нелегально кружки «Ховеве Цион». Комитет общества находился в Одессе, и во главе его стояли первые идеологи «автоэмансипации» Л. Пинскер и Лилиенблюм. К ним примкнул новый деятель, углубивший их идео­логию: Ашер Гинцберг, впервые выступивший тогда в литерату­ре под псевдонимом Ахад-Гаам. Общество наметило себе широ­кую колонизационную и духовно-культурную деятельность в Палес­тине и для этой цели организовало свое управление в Яффе. Не успе­ло оно еще приступить к планомерной работе, как в России разра­зился кризис 1891 года и вновь раздался клич исхода. Тысячи изгнан­ников из Москвы и других мест устремились в страны Западной Ев­ропы, в Америку и Палестину. В обществе укрепилось мнение, что Палестину могут успешно колонизировать не бедняки, нуждающие­ся в чужой помощи, а состоятельные люди, желающие приобрести там большие поместья, развить промышленность и привлекать к делу еврейских и арабских рабочих в деревне и в городе. Быстро образо­вались в разных местах России кружки и паевые товарищества, по­сылавшие в Палестину своих делегатов для скупки земли. Но малень­кая полупустынная турецкая провинция оказалась неподготовлен­ною к этому нашествию капиталистов-грюндеров. Страна благо­честивых паломников наполнилась покупателями земель и макле­рами, посредниками между будущими помещиками и продавца­ми-арабами. Началась бешеная земельная спекуляция. Турецкие и арабские землевладельцы (эфенди) поднимали цену своих учас­тков, недобросовестные посредники обманывали и продавцов и покупателей, и многие сделки расстроились. Между тем местные турецкие власти, встревоженные нашествием новых «завоевате­лей», дали знать в Константинополь, и оттуда получилось распо­ряжение, чтобы возобновить прежнее запрещение русским евреям приобретать недвижимость в Палестине и даже приезжать туда больше чем на три месяца. Турецкие запреты можно было обхо­дить путем «бакшиша», взятки чиновникам, или покупки земли на имя нерусских подданных, но препятствия со стороны прими­тивных хозяйственных условий страны оказались непреодолимы­ми. Разорение и разочарование были результатом этого похода грюндеров на отсталую турецкую провинцию, лишенную всякой промышленности и всего необходимого для быстрого экономичес­кого роста. Все эти неудачи отмечал в своих статьях «Правда из Па­лестины» вышеупомянутый публицист Ахад-Гаам, посетивший стра­ну весною 1891 года. Он предостерегал от беспорядочной форсиро­ванной колонизации, не считающейся с хозяйственными и полити­ческими условиями страны.

Горький опыт уже тогда показал, что Палестина не выдержива­ет массовой иммиграции и что дело колонизации может тут развить­ся крайне медленно. Новые пионеры старались избегать ошибок сво­их предшественников и имели больший успех.

В последнее десятилетие XIX века в Иудее и Галилее основы­вались новые сельскохозяйственные колонии на средства частных лиц или товариществ, а также при поддержке одесского комитета «Палестинского общества» (Реховот, Хедера, Мишмар-Гаярден, Кастиния, Метула). В старых же колониях продолжалась борьба за независимость от опеки барона Ротшильда и его администра­ции. К самому концу века (1899-1900) борьба увенчалась некото­рым успехом: большая часть колоний перешла в ведение «Еврей­ского колонизационного общества», основанного бароном Гир­шем первоначально для устройства колоний в Аргентине. Париж­ский комитет этого общества, отпуская значительные суммы для поддержки палестинских колоний, постепенно освободил колони­стов от административной опеки и предоставил им самоуправле­ние. С той поры колонии быстрее развиваются и становятся креп­ким ядром будущего еврейского центра на родной земле. Невелико было это ядро. В 1900 г. в Палестине было около 30 еврейских коло­ний с населением в 5600 человек, но за те же два десятилетия возрос­ло и городское население: оно доходило до 50-60 тысяч, из которых около половины жили в Иерусалиме, а прочие распределялись по ста­рым и новым городским поселениям (Яффа, Хайфа, Тиверия, Сафед, Хеврон, Акко, Газа). Здесь рядом с набожными бездельниками, пи­тавшимися из кассы «халуки», рядом с мелкими торговцами и бед­ными ремесленниками появились представители индустрии и свобод­ных профессий.

Крайне медленно совершалось также обновление в области ду­ховной культуры. Не успела еще народиться в Палестине новая ин­теллигенция, которая могла бы занять место отжившей раввинско-хасидской касты, враждебной всякому свободному творчеству (том II, § 54). Появились только некоторые переходные типы в литерату­ре: талмудисты, писавшие не на схоластические темы, а по вопросам дня. Таков был Михель Пи нес, который раньше воевал с Лилиенблюмом-реформистом, а теперь приветствовал в нем глашатая ло­зунга «Домой!». Пинес поддерживал дело новой колонизации Пале­стины, но требовал от ее пионеров строгой религиозной дисципли­ны, что, конечно, было невозможно для свободомыслящей молоде­жи. С такими же требованиями выступал даровитый писатель Вольф Явиц в издававшемся им в Иерусалиме журнале «Гаарец» (также «При гаарец», 1891-1895). Впоследствии Явиц обратился к истори­ографии и приобрел известность как автор единственной истории еврейского народа, выдержанной в строго ортодоксальном духе («Toldot Israel», девять томов до конца эпохи Гаонов, Варшава— Лондон, 1904-1922). Единственным палестинским писателем, плыв­шим против ортодоксального течения, был Элиезер Бен-Иегуда (Перельман, 1857-1922), один из первых пропагандистов палестин­ской идеи, поселившийся в Иерусалиме еще до начала новой коло­низации. Превращение древнего языка из литературного в разговор­ный стало заветной мечтой Бен-Иегуды, которую он стремился осу­ществить на деле. В своем кругу он говорил только по-древнеев­рейски. В своем еженедельном журнале «Гацви» Бен-Иегуда стре­мился приспособить библейский язык к современности путем вве­дения в него многих терминов из позднейших еврейских диалек­тов и родственного арабского языка. С той же целью «расшире­ния языка» Бен-Иегуда предпринял монументальное издание «Сло­варя еврейского языка» («Milon halaschon haibrith»). Развитие древ­нееврейской устной речи имело важное значение для сближения двух ранее чуждых друг другу элементов палестинского населе­ния: ашкеназов и сефардов, говоривших на двух различных «жарго­нах» — немецком и испанском. Заслуги Бен-Иегуды не избавили его, однако, от преследований со стороны иерусалимских фанатиков: ведь он был первый в святом городе, который открыто нарушал законы о пище, о субботнем покое и т. п. На него доносили властям, его жур­нал неоднократно запрещался, и редактора сажали в тюрьму. Благочестивцы читали только старый еженедельник «Га-хавацелет», редак­тор которого Израиль-Дов Фрумкин подчинялся цензуре ортодок­сов. В Иерусалиме издавался также научный ежегодник «Иерушалайм» (с 1882 года), где помещались исследования по истории Па­лестины редактора А. М. Лунца и других палестиноведов.

В области поэзии Палестина создала в это время только несколь­ко национальных гимнов, из которых самым популярным стал «Гатиква» («Надежда»), эта марсельеза сионизма. Автором ее был вы­ходец из Галиции Нафтали Имбер, который написал еще ряд сти­хотворений о возрождении Сиона (сборник «Баркаи», 1886). По иро­нии судьбы этому певцу Сиона суждено было покинуть любимую страну и искать счастия в Англии и Америке, где он умер после дол­гих скитаний и бедствий (1909).