Что если мою какую-то непонятную защиту ослабил не сон, где Малкольм сигает с балкона, а зелье, которое любезно споила мне Лидок?! Тогда все сходится. Ведь зачем колдунье меня отравлять, а взамен просить приглашение на бал-маскарад, чтобы увидеться со мной же? Не думаю, что это старушка балуется еще и поднятием трупов.

Черт возьми…

Перо бегал, записывая все мои мысли.

Итого.

Во-первых, Малкольм не был влюблен ни в какую златоглазую красоту, и если сердце его до встречи со мной и было заморожено, то совершенно по другой причине. Но вот какой?

Во-вторых, бабуська - совершенно точно не божий посланец, явившийся меня спасти, скорее уж засланец того, кто сидит пониже. Ее мотивы намного мрачнее и непонятнее. Сны она на меня насылала скорее всего для того, чтобы моя бедная психика, и без того атакуемая зельем, истрепалась под их натиском. Но зачем ей нужен был мой отъезд?

Рассуждать о материях, в которых я не разбиралась, было довольно-таки тяжело. А точнее я бы сказала – выматывающе.

Я помассировала виски и, потянувшись, поднялась.

На моем столе лежал камушек, подаренные мне мамой. Он был прекрасного светло-голубого цвета. Совсем как глаза Малкольма. Сердце кольнула тоска.

Не та всепоглощающая боль, которая похоже и моей-то не была. А именно тоска. Я скучала по нему. Я хотела его увидеть.

Резкий короткий стук в дверь разнесся по комнате, заставив меня вздрогнуть. Затем, не дожидаясь позволения войти, дядюшка – а это был никто иной как он – просочился в мою комнату.

— Как ты себя чувствуешь?

Когда дядя вчера приехал к нам и увидел меня – разбитую, зареванную, с потухшим взглядом – он очень испугался. Я никогда его таким не видела. Он даже порывался отправиться в Ледяные горы на разборки, вопя что-то о том, что он отправил туда жизнерадостную бойкую малышку, а ему вернули какого-то заморыша.

То, что меня назвали заморышем, конечно, не льстило, но его забота обо мне согрела сердце.

— Да нормально уже все. Смотри не надорвись, переживая за меня, — усмехнулась я.

Клянусь, дядюшка облегченно выдохнул и вытер лоб, а потом достал из-за спины сложенную шахматную доску, держа ее одной рукой.

— Может, сыграем партийку?

Никогда не отказывалась от игры. Никогда.

— Когда ты собираешься ехать назад? — спросил дядя, расставляя фигурки.

Я взяла в руку короля и задумчиво его потерла.

— С чего ты решил, что я вернусь?

Дядя поднял голову и сверкнул такими же, как и у меня синими глазами.

— Да брось, - усмехнулся он. — Ты же – Варнес. А Варнесы никогда не убегают, поджав хвост.

Я широко улыбнулась.

Что - верно, то - верно.

Ну, что ж, Малкольм, будем считать, что бабуська помогла тебе осуществить твое желание, ведь без нее я точно бы не уехала. Потому что я – Астайн. И этого уже никто не изменит.

Этим же вечером, сидя на своем месте, я внимательно наблюдала за Эрикой и Густавом, глядя на них через воду в стакане. Изображение казалось искаженным, их лица размывались, но даже так я видела, что подруга совсем не смотрит на своего жениха.

Пока тот, не отрывая от нее восторженного взгляда, подавал ей разные кушанья, Эри только мягко улыбалась и старалась незаметно отодвинуться от него, когда он склонялся слишком близко.

Я прищурилась. Ну разумеется, вполне посредственный Густав ни в какое сравнение не шел в сравнение с ярким Алеком.

Как я уже говорила, в нашей стране в принципе не было красивых мужчин, и жених подруги не был исключением. Он имел русые волосы, курносый нос, пухлые губы и круглые серо-зеленые глаза. Не урод, конечно, но и красавцем его никак нельзя. Да и характер у него – нерешительный, мягкий. Я до сих пор удивляюсь тому, что мы с Эрикой смогли уговорить его сбежать, чтобы в тайне от родственников обвенчаться с ней.

Не удивительно, что после того, как их поймали и с позором возвратили домой, он обрадовался тому, что свадьба отложилась.

И опять же… На его фоне – обаятельный повеса Алек, который наверняка вскружил голову не одному десятку дам, а может их цифра исчислялась сотнями. Тут, пожалуй, будешь уворачиваться от объятий любого мужчины после него. Только тогда не понятно, почему она с ним не осталась? Ой, чувствую разговор между нами назревает нешуточный. Я не хочу лезть не в свое дело, но и позволить Эрике совершить глупость не могу. Наверняка она опять запудрила себе же мозги мыслями о чувстве долга и прочей чепухе.

— Эри, скушаешь грушу? — проговорил Густав.

Я помню, что раньше ее очень трогала его забота.

Сейчас же девушка чуть поджала губы, выдавая свое раздражение, но потом растянула губы в улыбке и послушно открыла рот, позволяя жениху ее покормить.

— Чудесная пара, не правда ли, Лиса? — склонился ко мне дядюшка.

— На что ты намекаешь, дядя? — сразу в лоб спросила я, зная, как не понравится ему, что я не приняла его вызов в словесной дуэли. Он хотел обменяться со мной взаимными остротами, пройти по острому лезвию разговора и выйти победителем. И следующая его реплика только подтвердила мое предположение.