— Почему бы нет? — вопросом на вопрос ответил Берзин.

Он чувствовал, что сейчас последует главный, самый важный вопрос, во имя которого явился сюда этот «знаток души человеческой». Но вопрос оказался неожиданным.

— Слышали, — спросил Тилтинь, заливаясь звонким смехом, — господа большевики объявили в Петрограде неделю свободной любви! Пикантно… хе, хе…

— Не гневите бога, святой отец! — нарочито испуганно воскликнул Берзин. — Помнится, на фронте, под Ригой, я восхищался, слушая ваши молитвы по убиенным солдатушкам. Столько в них было святости, столько небесной благодати. И вдруг…

— Поражены метаморфозой? Увы и ах, сын мой, наше смутное время творит из святого грешника, а из грешника— святого. Примеров тому несть числа… Вот совсем на днях я прочел в большевистском официозе прелюбопытнейшее объявление. И даже выучил его наизусть…

— Как молитву? По ком?

— По прошлому, сын мой, по прошлому. — Тилтинь молитвенно сложил руки и прогнусавил. — «Профессор богословия сельскохозяйственного Воронежского института Тихон Попов извещает своих бывших коллег о снятии сана и вступлении в губернскую организацию большевиков…»— пастор замолк и впился колючими глазами в Берзина. Впрочем он тут же начал хохотать. — Как молитва?

— И вы всерьез верите, что этот человек отрекся от своих убеждений?

— Разные бывают люди, прапорщик. Вот вы, например, не отказались от своих красок, а я…

— Вы изменили лютеранской церкви?

— Нет! Но я стал пастором без паствы. Впрочем, это печальное обстоятельство не помешало мне остаться латышом и любить свою маленькую родину так, как не любит ее никто. — Голос пастора дрогнул.

— Ого! Самомнение у вас…

— Причем тут самомнение! — воскликнул Тилтинь. — Просто я готов пожертвовать всем во имя ее спасения. И хочу спросить вас, прапорщик, готовы ли вы к тому же?

Эдуард Петрович помедлил с ответом, стал не спеша собирать кисти и краски. Потом взглянул на застывшего в настороженной позе пастора.

— Судя по тону, каким задан этот вопрос, вы придаете ему большое значение? Не так ли?

— Так!

— Тогда вот что я вам отвечу: я очень люблю Латвию, скучаю по ней и готов на все, чтобы она была свободной.

— На все?

— Абсолютно!

— Тогда позвольте еще вопрос: согласились бы вы сменить знамя, если бы…

— Если бы?..

— Если бы некая патриотическая организация предложила вам вступить в ее ряды?

— Говорите прямо, Тилтинь! Что вы от меня хотите?

— Хорошо, будем говорить прямо. Наша организация предлагает вам вступить в ее ряды, с тем чтобы вы могли активно бороться за освобождение своей родины.

— Что я должен буду делать?

— Я же сказал — бороться! Активно бороться, — пастор вытер лоб большим клетчатым платком. — Я верю в вашу порядочность, Берзин, и поэтому скажу больше: вам придется повернуть жерла своих орудий против тех, кому вы сейчас служите.

— Против Советской власти?

— Да, против большевистских лидеров: господина Ленина, господина Свердлова, мадам Коллонтай, господина…

— Не утруждайте себя перечислением ненавистных фамилий, пастор. Я вас понял.

— Тем лучше. Добавлю, что помимо чисто морального удовлетворения эта борьба принесет вам немалые материальные, выгоды.

— Какие?

— Ну, скажем, крупную сумму денег… имение в Курземе, виллу в Эдинбурге, чин полковника.

— А вы щедры, господин пастор, — усмехнулся Берзин. — За чужой счет…

— Почему за чужой? — обиделся Тилтинь. — Деньги нашей организации — мои деньги…

— Деньги меня не интересуют, пастор, И если я решу, как вы выразились, сменить знамя, то сделаю это по соображениям нравственным, патриотическим.

— Рад слышать такой ответ. Он доказывает, что мы в вас не ошиблись, — пастор встал, протянул Берзину руку. — Вы истинный сын Латвии, прапорщик.

Берзин пожал руку пастора и, увидев, что Тилтинь собирается уходить, недоуменно повел плечами. Это движение не ускользнуло от цепкого взгляда пастора.

— Вы чем-то недовольны, Берзин?

— Откровенно говоря — да!

— Чем?

— Но ведь мы не договорились о главном, что я должен делать? Практически.

— Напористый вы человек, Берзин. Это мне нравится. Но, к сожалению, дальнейшие переговоры с вами буду вести не я…

— А кто же?

— Не так быстро! Не так быстро! Всему свое время.

— Но должен же я знать, под чье командование поступаю.

— Могу пока сказать одно: человек, с которым вам придется иметь дело, представляет могущественную державу…