— Я сохранила вам ваши письма, Лэрри, — сказала Луиза. — Мне они не нужны. Я их даже не все читала.

— Отлично, — ответил Лэрри.

— Какие письма? — спросил Спенсер.

— Я написал Луизе несколько писем из Детройта, — объяснил Лэрри.

Загорелся зеленый свет, и Спенсер тронул машину. На мгновение он задумался, почему Луиза ни разу не сказала ему о письмах, но отогнал эту мысль, а затем не смог ее об этом спросить, потому что она сразу поднялась в свою спальню, заперлась там и больше не спускалась. А позже незачем было задавать вопросы, ибо она явно не интересовалась Лэрри. Спенсер даже чувствовал себя немного виноватым перед другом, потому что в душе, не оправдывая, конечно, ее грубости, он был рад поведению Луизы.

Телефон снова зазвонил, но Спенсер не поднял трубки, и вскоре аппарат смолк.

В тот же вечер он говорил с Лэрри — Спенсер помнил это, хотя не мог представить себе, где происходил их разговор. Лэрри, кажется, стоял, к чему-то прислонившись — к дереву, к пальме, а может быть, к лестнице. Вероятно, они находились около дома Спенсера, который в то время заново выкрасили.

— Ты случайно не влюблен в Луизу? — спросил Спенсер.

— Возможно, — ответил Лэрри. — Очень возможно. Но ведь она твоя девушка? Это было бы не очень порядочно с моей стороны, — добавил он с усмешкой.

— Конечно, — сказал Спенсер.

Лэрри зевнул. Спенсер помнил эту подробность, потому что при этом Лэрри повернулся кругом, вытянулся и чуть не потерял равновесия, но зацепился за какой-то предмет. Затем он нежно похлопал Спенсера по спине.

— Бери ее и сделай счастливой. Она еще совсем девочка, но не тяни слишком долго. Она уже готова.

Вот и все, что помнил Спенсер. Ему тогда не понравился тон Лэрри, и он резко ответил ему. А теперь он понял, что Лэрри был прав. Он тянул слишком долго, а Лэрри спал с ней. Вот, значит, как можно заставить невинную восемнадцатилетнюю девушку полюбить себя. Он узнал это только сегодня. Этот вечер оказался для него чрезвычайно поучительным.

Несчастный сиротка, благородный, целомудренный Спенсер, странствующий рыцарь, пережиток средневековья.

Было около трех, когда Спенсер пошел в спальню. Он сделал запись в дневнике и сейчас, хотя голова его оставалась свежей, чувствовал усталость во всем теле.

Он уже собирался выключить свет, как вдруг снова зазвонил телефон, и на этот раз Спенсер поднял трубку.

— Когда ты пришел домой? — спросила Джин.

— Давно, — ответил Спенсер. — Не было и двенадцати.

Наступило короткое молчание, затем она сказала:

— Я звонила тебе после часа, никто не ответил.

— Наверно, я был в ванной или еще где-нибудь, — объяснил Спенсер.

Снова наступила пауза.

— Почему ты не спишь? — спросил он.

— Я спала, — сказала Джин. — Я легла сразу, как ты ушел, а потом проснулась. Я очень беспокоюсь о тебе.

— Не стоит.

— Ты говорил с Луизой о статье Фаулера?

— Нет, — ответил Спенсер. — Луиза не знает об этом. Я говорил с Лэрри.

— Что он сказал?

— Ничего особенного, — ответил Спенсер. — Ничего особенного он не сказал. Сейчас ничего и нельзя сказать.

Спустя мгновение она спросила:

— Почему ты никогда не берешь меня с собой, когда идешь к ним?

— Я не уверен, понравятся ли они тебе.

— Не понравятся, — сказала Джин. — Я знаю, что не должна говорить тебе это, потому что ты без ума от них обоих.

— Не болтай вздор, — сказал Спенсер.

— Все, что они говорят и делают...

— Дорогая, — сказал Спенсер, повышая голос, — давай оставим эту тему. Прошу тебя. Сейчас три часа ночи, а у меня впереди тяжелый день.

— Извини. — В ее голосе слышалась нежность. Она добавила: — Милый, я не пойду на вечер к Полю. Ты ведь не хочешь, чтобы я пошла, правда?

— Не хочу. Давай пообедаем вместе.

— Давай, — покорно согласилась она. — Милый, я тебе, наверно, надоела? Я ни чуточки не виню тебя. Я сама вешаюсь тебе на шею.

— Нет, — ответил он, улыбаясь, — не надоела. Ты... ты замечательная.

— Как бы мне хотелось сейчас быть около тебя, — сказала Джин. — Рядом с тобой. Сейчас.

— Да.

После этого он долго лежал неподвижно. Наконец уснул и спал, не просыпаясь, до семи часов утра.

13. Суббота, 21 июля, 7.30 утра

Спенсер только начал бриться, когда из Вашингтона позвонил Майрон Вагнер и попросил его дать заявление для печати в ответ на статью Уолта Фаулера.

— На этот раз я, пожалуй, не буду делать заявлений, — сказал Спенсер.

— Почему, черт побери? — сердито спросил Майрон.