— Потому что я не готов.

Спенсер сидел на кровати, стирая с лица мыльную пену.

— Как нью-йоркские газетчики? Ты говорил с ними?

— Ко мне никто не обращался, — ответил Спенсер.

В голосе Майрона зазвучало удивление:

— Что-то необычное, а? Мне все это кажется странным. Я думал, что они ухватятся за такое дело.

— Ты хочешь сказать, что я уже представляю собой целое дело? — спросил Спенсер.

Он был раздражен: мыльная пена попала на трубку.

— Черт возьми, а ты что думаешь? — закричал Майрон. В эту минуту зазвонил дверной звонок в квартире Спенсера. — Помни, я первый тебя предупредил, сукин ты сын. Если кто имеет право...

— Подожди минуту, — перебил его Спенсер. — Кто-то пришел. Если ты не кончил и...

— Нет, — сказал Майрон, — я не кончил, мой мальчик. Я даже не начинал.

— Тогда подожди.

Спенсер положил трубку на стол и, продолжая вытирать лицо, направился к входной двери.

— Кто там? — спросил он.

— Письмо для мистера Донована, — ответил мужской голос.

Спенсер отворил дверь, и в комнату быстро проскользнул незнакомец, не дав Спенсеру себя задержать.

— Меня зовут Пит Гардинг, — сказал он.

Это был высокий мужчина лет сорока с худым, чисто выбритым лицом, с копной темных, не покрытых шляпой волос. Он был одет в светло-серый костюм, который хорошо на нем сидел.

— Что вам угодно? — спросил Спенсер.

Человек прошел мимо него в гостиную.

— Я репортер, мистер Донован.

Спенсер пошел за ним.

— Послушайте, мне нечего сказать вам. Я разговариваю сейчас с другим городом и...

Человек повернулся к нему с приятной улыбкой.

— Пожалуйста, заканчивайте ваш разговор, мистер Донован. Я могу подождать.

С минуту Спенсер смотрел на него, затем, решив, что ничего другого делать не остается, прошел обратно в спальню и взял трубку.

— Ну, — сказал он, — кажется, они напали на меня... Хелло, Майрон?

— Да, я слушаю, — ответил Майрон. — О чем ты говоришь?

— Только что явился репортер.

— Черт бы его побрал! Из какой газеты?

— Я не спросил, — ответил Спенсер. — Он застал меня врасплох.

— Не попадись в ловушку, — сказал Майрон. — Спроси его, из какой он газеты, и гони в шею. Хочешь, я потом еще раз позвоню тебе?

— Нет, — ответил Спенсер. — Говори сейчас, что тебе нужно.

— Мне нужно от тебя заявление, подойдет любое, не позорь меня, мой мальчик. Здесь все знают, что я твой друг. Самое малое, что ты можешь сделать для меня, — это ответить на вопрос-другой и...

— Ладно, ладно, на какие вопросы? — нетерпеливо спросил Спенсер.

— Номер один: собираешься ли ты подать на Фаулера в суд за клевету?

— Не знаю.

Молчание. Затем Майрон продолжал:

— Номер два: намерен ли ты ответить ему и каким образом?

— Не знаю, — повторил Спенсер.

Майрон начал сердиться.

— О боже правый, разве так относятся к друзьям?

— Послушай, Майрон, — сказал Спенсер, — я не хочу обижать тебя и ценю все, что ты для меня сделал, но сейчас я не могу ответить на твои вопросы. Вот и все.

Спустя минуту Майрон сказал изменившимся голосом:

— Ну, мой мальчик, если ты намерен играть таким образом...

— Извини меня, Майрон.

— Обещай мне, что ты не будешь разговаривать с другой газетой. Иными словами, я буду первым, кто получит заявление.

— Если оно будет сделано, — сказал Спенсер, — ты получишь его первым.

— Ладно, — согласился Майрон. — А теперь соберись с силами и вышвырни этого молодчика.

Спенсер снял пижамную куртку, надел халат и вышел в гостиную. Репортер отворил дверь на балкон и стоял там, глядя вниз на реку. По реке на полной скорости шел большой танкер, оставляя за собой белую рябь. Спенсер встал в дверях, репортер поднял голову и неохотно вошел в комнату.

— Очаровательно, — сказал он. — Если бы я жил здесь, я бы день и ночь смотрел на реку и ничего больше не делал.

— Вы из какой газеты? — спросил Спенсер.

Следя за выражением его лица, человек сказал:

— Я из «Дейли уоркер». — Заметив реакцию Спенсера, он добавил: — Это газета как газета, мистер Донован. Ваше дело интересует нас только как сенсация, Политика тут ни при чем.

— Насколько мне известно, никакого дела не существует, — холодно заметил Спенсер. — Мне не о чем говорить.

— Этот ваш ответ также и капиталистической прессе или только нам? — спросил репортер.

— Я никому не намерен делать заявления.