— Нет, господин профессор, меня зовут Юлия Киш.

Теперь уже и ее спутницы смеялись громко, не стесняясь. Профессор внимательно оглядел их, потом опять повернулся к Юлии. Лицо девушки округлилось, фигура стала словно бы женственнее той, какую сохранила цепкая память профессора.

— Вы были у меня на коллоквиуме пять лет назад? Или шесть? — спросил он. — Вышли замуж с тех пор?

— Еще нет, — опять засмеялась девушка.

Профессор неожиданно почувствовал себя помолодевшим.

— Но все-таки изменились. Прическа?

— Прическа! — смеялась Юлия удивленно. — Тогда я еще укладывала волосы венком.

— Вот как! А почему бросили университет?

— У меня не было денег.

Это была лишь половина правды, вторая осталась невысказанной. Юлия покраснела.

— Ну, а я постарел, девочка? — неожиданно спросил профессор.

— Да, — сказала она.

Профессор рассердился.

— Очень?

— Нет, господин профессор. На пять лет.

— На пять лет? — с раздражением повторил профессор.

— Я не хотела вас обидеть, господин профессор, — сказала девушка стеснительно, но с лукавым огоньком в глазах. — Я тоже постарела на пять лет.

— И вы всегда говорите правду? — недовольно спросил профессор.

Юлия опять засмеялась. — Стараюсь.

— Прелестно!.. Хвалю за мужество. Следовательно, я и в самом деле постарел?

— Постарели, господин профессор, — кивнула девушка.

— А если бы я попросил вашей руки?

Нахмурясь, пригнув огромный двойной лоб, он смотрел ей прямо в глаза и не мог понять, сердится она или насмешничает. Юлия вспыхнула, засмеялась.

— Я бы не отказала, господин профессор, — проговорила она быстро, — состарься вы даже на сто лет.

— Ну-ну, — буркнул профессор, — не лгите!.. А теперь отправляйтесь-ка по домам, да не озорничайте больше, ночь нынче опасная.

Давно уж не было ему, обласканному словом простенькой девушки, так хорошо, как в эту озаренную луной минуту на дунайском берегу. Пронзительный весенний ветер забирался в рукава, в штанины, обдувал под шляпой лицо, волосы, проникал везде; профессор чувствовал себя необычайно легким, словно не из крови и плоти рожден был для этого бренного мира, — таким же легким, как ветер и лунный свет.

Он уже не замечал девушек, задумавшись о том, что жить, возможно, стоит. Крохотная надежда закралась в душу вместе с давно забытым ощущением, что жить хорошо. И вдруг такое жгучее безумное предвкушение чего-то вспыхнуло в сердце, что стало почти физически тяжело ощущать рядом с собой три незнакомых, залитых лунным светом девичьих фигурки; он обернулся, приподнял шляпу и заторопился домой.

— Всего хорошего, — сказал он им, чтобы не обиделись, — всего хорошего! Извольте идти домой!

На другой день университет обежал слух, что Зенон Фаркаш ночью вытащил из Дуная самоубийцу, пожилого банковского служащего, уже больше года мыкавшегося без работы.

Это случилось через несколько минут после того, как профессор попрощался на набережной с Юлией Надь и ее спутницами. В тишине ночи девушки услышали вдруг сзади свирепый окрик, затем громкие проклятия. Зенон Фаркаш стоял у самой воды и торопливо срывал с себя пиджак. Вытащив самоубийцу, он оставил его на попечение девушек и пошел домой. Безработного банковского чиновника на карете «скорой помощи» доставили в Рокуш[131].

На следующее утро Юлия Надь отнесла в университет шляпу профессора, забытую им на набережной. Едкая смесь сладковато-горьких запахов большой лаборатории, за несколько лет забытая уже и обонянием и памятью, сразу оживила университетское прошлое, со всеми приятными и неприятными воспоминаниями, с давно миновавшими радостями и горестями; она, волнуясь, смотрела на длинные лабораторные столы, обозначавшие для нее начало непройденного ею пути. Сердце защемило, на мгновение нахлынуло то же чувство, какое она испытала сразу после исключения: ощущение безнадежно сломанной жизни. Лаборатория была почти пуста, возле одного стола студент разбивал на полу лед, у окна работал за своим письменным столом Левенте Шайка, адъюнкт профессора, в неизменной мягкой черной шляпе, никогда не покидавшей его головы ни днем, ни ночью.

Шайка смотрел на мужскую шляпу с широкими полями, которую держала в руках Юлия.

— Профессор оставил ее вчера вечером на улице, — сказала она.

Адъюнкт бросил на девушку безразличный взгляд, словно то была знакомая, никакого интереса не представляющая химическая реакция.

— С ним это случается, — сказал он.

Юлия Надь секунду колебалась.

— Господин профессор не болен?

— С чего бы?

— Так, значит, он не рассказал вам?

Шайка отвернулся к своим бумагам.