Райн закрыл за нами дверь. Я споткнулась и чуть не упала на колени, что, казалось, вернуло его в настоящее. Он обхватил меня руками. Я напряглась.

— Нам нужно тебя подлатать, — сказал он, прежде чем я успела запротестовать.

У меня не было сил сопротивляться. Он поднял меня на руки, отнес в спальню и уложил на кровать. Затем он подошел к нашим рюкзакам и порылся в них.

Я уставилась в потолок. Моргнула. Краем глаза я видела руины.

Их больше нет. Больше нет. Нет.

— У нас достаточно лекарств для таких случаев, — сказал Райн, в его голосе звучала благодарность за хорошие новости и за то, что он отвлекся. Он вернулся, сел рядом со мной на кровать и вылил зелье мне на живот. Я не вздрогнула, когда моя открытая рана шипела и пузырилась, плоть срасталась с плотью.

Я знала, что горе Райна такое же, как и мое. Все и даже больше. Я хотела положить руку на рану в его сердце, даже когда мое собственное грозило разорвать меня на части.

Когда он убрал стеклянную бутылку, я позволила своей руке опуститься на его руку. Теперь она казалась такой знакомой под моей, бугристые суставы, шрамы и грубые волосы на тыльной стороне его ладони.

Сначала он не двигался. Затем он медленно перевернул свою ладонь, сомкнул пальцы вокруг моих и провел большим пальцем по моей коже.

Это было так же интимно, как его губы на моей шее.

Я хотела сказать ему, что мне жаль. Прости за то, что мой отец сделал с обоими нашими народами.

— Это война, — прошептал Винсент мне на ухо. — Власть требует безжалостности. Чего ты ожидала от меня? В наших сердцах течет черная кровь.

И самое страшное, что я понимала это. Я понимала это и все равно ненавидела.

— Я практически отправил туда Мише, — сказал Райн. — Через две недели, и она могла быть там.

От этой мысли меня затошнило еще больше.

Я почувствовала, как сдвинулось покрывало, а его вторая рука сжалась в кулак.

— Твой отец, — шипел он, — гребаное чудовище.

На мгновение я согласилась. Но также быстро поднялась волна стыдливого отрицания.

Я должна была что-то упустить. Винсент не стал бы этого делать, если бы у него не было выбора. Только если ришанцы уже сделали что-то худшее или собирались сделать.

Со мной он бы так не поступил. Зная, что я собиралась делать. Зная, зачем я вообще участвую в этом проклятом турнире.

Он бы не стал.

— Должна быть причина. У него не было выбора.

Я ненавидела вкус этих слов. Я ненавидела себя за то, что произнесла их.

Голос Райна был холодным и жестким.

— Пятьсот тысяч человек. Полмиллиона жизней. Мне плевать, какие у него могут быть причины. Какое объяснение может сделать это приемлемым?

Никакое. Объяснений не было.

— Мы не знаем, что произошло.

— Я знаю достаточно, — огрызнулся он. — Я видел руины. Я чувствовал запах костей в этой пыли. Этого достаточно, Орайя. Этого достаточно.

Мои ногти впивались в кожу Райна, костяшки пальцев дрожали. У меня болела челюсть, потому что я сжимала ее так сильно.

И когда голос в моей голове прошептал: Он прав. Разве этого недостаточно?

Это был не голос Винсента.

Это был мой голос.

Грань между гневом и печалью так тонка. Я поняла, что страх может превратиться в ярость, но ярость может так легко превратиться в опустошение. Разрывы паутиной расползались по моему сердцу.

— Должно быть что-то, чего я не вижу. Он не мог… Он бы не…

— Почему нет? — прошипел Райн, его рот искривился в ненавистной усмешке. — Ришанские жизни. Человеческие жизни. Ты думаешь они что-то значат для него? Почему тебе так трудно в это поверить?

— Потому что я планировала вернуться за ними. — Я не хотела говорить это вслух. Но слова были слишком близко к поверхности, готовые выплеснуться наружу. — Потому что он знал. Когда я стану его Кориатой, я планировала вернуться, и он знал, что я…

Райн застыл на месте. Его хватка сжалась вокруг моей руки, затем резко разжалась, и он встал, выпрямившись.

— Кориатой? — спокойно сказал он.

У меня отвисла челюсть.

— Не говори ему об этом, — прошептал Винсент мне на ухо.

Но я и так уже позволила Райну увидеть слишком много. Как всегда. Как всегда, он это принимал. И он не мог не услышать то, что я сказала, то, что я показала ему на этот раз.

— Кориатой? — В его голосе была та же опасность, что и в звуке вынимаемого из ножен клинка. — Ты собиралась попросить Ниаксию об узах Кориатиса?