Мне показалось, что я смотрю на Сандарина сквозь узкую черную трубу. Что я пячусь в темном тоннеле, и колдун отдаляется от меня: он где-то там, в круге света, а я все дальше ухожу в тень, углубляюсь во мрак.

— Варна? Тебе плохо? — Сандарин нахмурился. На его лице проступило беспокойство. Он не знал, чего от меня ожидать. Глядел на меня как на бомбу, готовую взорваться в любой момент.

Лгун.

Подлый хитрый змей.

Предатель.

Вот почему он так скептически отнесся к моему расследованию, до последнего не верил, что я смогу докопаться до правды и освободить его из темницы. Я ведь не настоящий детектив и никогда не работала следователем — всего лишь студентка, отчисленная с третьего курса за неуспеваемость.

— Не такой ты и могущественный колдун, дядюшка, — выплюнула я, желая его уязвить. — Все, на что у тебя хватило сил, — заменить мои воспоминания ложными, навязанными. Даже с фантазией у тебя туго. Или это лень? Зачем что-то придумывать самому, напрягаться, сочинять для меня новую биографию, если можно взять за основу низкопробный любовный романчик? Ну что, Галя, как тебе в роли кукловода? Понравилось водить меня за нос?

С болью я швырнула в пленника злополучной книгой, но та врезалась в решетку камеры и упала к моим ногам.

Сандарин опустил взгляд.

— Прости, — шепнул он тоном человека, не привыкшего извиняться. — Я ошибся. В тебе. Думал, ты такая же, как она, Сольфина. Такая же гнилая и расчетливая дрянь.

— И ты считаешь, что это дает тебе право использовать меня в своих целях, в своей глупой, низкой, злобной мести? Какая бы я ни была, это тебя не касалось! Я живой человек, а не игрушка!

Книга в нежно-голубой обложке с золотистым тиснением валялась на полу, в пыли, и мне нестерпимо захотелось ее пнуть, потоптаться по ней, оставить грязный след от своих туфель на белых шелестящих страницах. Я чувствовала себя обокраденной. Униженной. Изнасилованной. Я хотела обратно свою память!

— Прости, — повторил Сандарин.

Он стоял, низко опустив голову и прижав подбородок к груди. Его руки тяжело висели вдоль боков. На лице играли мышцы.

— Если когда-то тебя обидела женщина, это не значит, что теперь в отместку ты можешь топтать всех остальных.

— Мне жаль, — Сандарин взглянул на меня из-под страдальчески изломанных бровей. — Варна, мне правда жаль.

— А мне нет, — расправила я плечи. — Мне — нет. Скоро я выйду замуж за принца и стану принцессой. А ты… Ты сгниешь в этой вонючей клетке.

Я ожидала, что колдун испугается или разозлится, начнет требовать помощи, взывать к совести и давить на чувство жалости, ведь обвинили его несправедливо, но Сандарин промолчал. Сгорбившись, он отступил в глубину темной камеры и тяжело рухнул на соломенную подстилку.

Возможно, он не поверил, что я исполню свою угрозу и в самом деле оставлю его гнить за решеткой до конца жизни. А может, был слишком горд, чтобы опуститься до унизительной мольбы. Или слишком слаб, изможден голодом, мучительным кашлем и болезнью.

Так я мысленно объясняла себе поведение Сандарина, но глаза видели другое: раздавленный чувством вины, он считал, что заслужил наказания.

— Все правильно, — шепнул колдун глухим, надтреснутым голосом, разглядывая магические браслеты на своих содранных запястьях. — Я был плохим эльфом и за свою жизнь совершил множество дурных поступков. И ни об одном я не жалею, кроме…

Сидя на соломе, он зябко закутался в плед.

— Я должен поблагодарить тебя за заботу, Варна. Если бы не твое одеяло, мне пришлось бы совсем худо. Не буду больше просить прощения. Не знаю, как можно такое простить. Да и не умею я извиняться, как ты успела заметить.

Он отвернулся, завесившись грязными волосами, из которых торчали сухие тонкие стебельки.

Гордый.

Из тех, для кого признать свою вину — наступить себе на горло.

И все же я видела, что Сандарин раскаивается, как ест себя поедом, но держит весь этот ад внутри.

Я отошла от решетки, вздохнула и двинулась прочь.

— Будь счастлива, — полетело вслед, а у двери меня настиг приступ лающего кашля, принесенный эхом.

* * *

Я злилась на Сандарина, чувствовала себя обманутой и опустошенной, но бросать этого мерзавца на произвол судьбы не собиралась. Родная кровь как-никак. Впрочем, не совсем родная.

Недавно от Элисандры я узнала, что мать Варны, то есть мою мать, удочерили. Тетя Сандарина, сестра его отца, оказалась бесплодной и вместе с мужем взяла на воспитание малышку, чья семья погибла во время шторма. Приемная дочь выросла, влюбилась в моряка дальнего плаванья и сбежали с ним на большую землю, где родила меня, своего единственного ребенка. В Йерн она больше не возвращалась, с родственниками не виделась. Вот такая история.

Чувствуя внутри болезненное онемение, я открыла дверь в свою комнату и сразу пошла к кровати. Ноги едва меня держали. Иногда колени подгибались и, казалось, я сейчас упаду.