И Эвита, наскоро свернув бумагу, сунула ее за пазуху и поспешила явиться перед лиданийцем.

Маша шла в зал, де ее ожидал новый хозяин, с сильно колотящимся сердцем.

Словно на Голгофу. Потому что принц не явился, не остановил ее, не запретил выставлять ее словно товар.

И она вдруг вспомнила, что лиданиец наверняка явился не один.

Он ведь привез невесту Альберта.

Ту самую, что сам принц презрительно называл лиданийской кобылой, и которая в отличие от нее, от Маши, имела на принца все законные права!

Шагая на непослушных ногах вперед. Маша с ужасом размышляла о том, что ждет ее там, в зале, за закрытыми дверями?

Что она увидит?

Королева снова ухватила сына за магический ошейник и принудила его делать то, что выгодно ей?

Или он сам смирился?

И оставил ее?

— Да да, — посмеивалась Эвита, вслушиваясь в хаотически мечущиеся мысли Маши. —

Почаще вспоминай о том, что Альберта мамаша его держит на крепком поводке! Он всего лишь марионетка, такой грозный и сильный!

Двери распахнулись и Маша вступила в зал, держась из последних сил.

И первое, что она увидела, был Альберт.

ЕГО взгляд, полный горечи и боли.

И стыда — о, как стыдился он своего вынужденного положения при королеве! Как стыдился он того, что не может остановить этого фарса!

Отравленная горечь разлилась во рту девушки. Она, не мигая, смотрела в темные грозные глаза принца и всей душой понимала, что и он чувствует то же самое, что она.

Он ненавидел королеву. Он ненавидел лиданийца. Он ненавидел навязанную ему невесту, которая теперь сидела рядом с ним в парадном кресле для дорогих гостей и радостно пускала слюни, держась за его руку.

Но больше всего он ненавидел себя.

За то, что впасть его матери над ним материализовалась в виде тонкой металлической цепочки. Позванивая, она свисала с ошейника, всем показываяунижение принца, и конец ее был зажат в кулаке у зловредной старухи.

Выставлен на всеобщее обозрение, как раб! Унижен и раздавлен!

«Будь она проклята! — в отчаянии подумала Маша.

И принц услышал ее горячие мысли.

«Будь проклята», — эхом отозвался он, стыдливо опуская голову.

Глава 13. Лиданийцы

— вот она, господин Родерик — прокаркала зловредная старуха, сжимая звенящую цепочку в костлявом кулаке крепче. — Весела, румяна, цела и невредима. Пусть злые языки не говорят о том, что в нашем доме дурно обходятся с побежденными! Мы приняли ее как родную дочь. Щедро одарили, чтоб ее не стыдно было показывать людям.

И теперь она ваша... если пожелаете.

Маша, ни жива ни мертва, подняла взгляд на человека, стоящего прямо перед ней, и едва не упала в обморок.

«Господи, стыд-то какой, — ворчала в ее голове Эвита. — Я — и это чудовище! Может не так уж плох принц, на самом деле?»

Лиданиец не был уродлив, нет.

Это был мужчина средних лет, светловолосый, невысокий, с очень светлыми, почти бесцветными глазами. В общем-то, ничего особенного в его облике не было. Обычный вельможа, разодетый в пух и прах, как изнеженная девица.

Но в его чертах навсегда была запечатлена жалкая слабость и неуверенность, делающая его губы неприятно, как у плаксивого ребенка, изогнутыми, а взгляд —кротким, Щенячьим, полным слез.

«Негоже мужчине так откровенно просить и так искренне радоваться подачке! —

брюзжала Эвита, когда лиданиец, уже не скрывая своего счастья, протянул руку и коснулся девушки, будто не веря своим глазам. — Сопляк»! «Сама виновата», —

огрызнулась Маша.

«Я-то чем провинилась?! — взвилась обозленная Эвита. — Я, что ли, его звала сюда?! Фу, мерзкий какой! Сейчас сопли распустим! Смотреть на него не могу!

Сделай что-нибудь! Скажи ему что-нибудь, а то он сейчас расплачется.

— Дитя мое, — произнес кроткий лиданиец. Голос у него оказался на удивление приятным, глубоким, с нотками затаенного милосердного благородства. — Тебя не обижали тут?

«Как будто ты можешь вступиться! — ругалась Эвита. — О-о-о, мерзкий, мерзкий.»

— Нет ваша милость, — кротко ответила Маша. — Конечно, нет. Тот, кто обижен, не живет в королевском дворце. Благодарю вас за заботу. Но ваше беспокойство, право же, напрасно.

«Отлично сказала, деревенщина» — похвалила Эвита.

Лиданиец улыбнулся.

Лицо его приобрело вымученное выражение, словно мужчину эта улыбка лишила последних сил. Но в его глазах горела нежная радость.

«В целом-то, неплохой человек, — тоскливо подумала маша. — Ну, не красавец, но.»