Шрифт:
— Так и знала, что этим все кончится, — продолжала брюзжать Эвита. — Так что тебе все же есть, за что меня благодарить. Сиятельные фараоны это одно, а принц — это другое.
Никогда и нигде б ты не получила ухаживаний такого мужчины, как Альберт Он, конечно, просто похотливое поганое животное, но зато породистое.
Качественный самец, да?
Эвита снова усмехнулась, так мерзко, что маша почувствовала себя испачканной в липкой грязи.
— Ну и ухаживалась бы им сама! — огрызнулась Маша, краснея.
ЕЙ было ужасно обидно и непереносимо стыдно.
Эвита размышляла о ней как о какой-то вещи, о бессловесной рабыне, которая выполнит любое ее поручение. Самый подлый приказ.
— Терпеть его не могу! — проворчала Эвита. — Упертый эгоист! К тому же, полон самолюбования.
— Но он красивый, — заметила Маша с еле заметным вздохом.
— И что же, — фыркнула Эвита. — Мужчина в присутствии женщины должен видеть только ее одну, а не рассматривать свое лицо в зеркале!
Пока Эвита и Маша препирались, Эвита навела марафет.
Да, со вкусом у нее было все в порядке. Она выбрала самые тонкие, самые изысканные украшения из подаренных Альбертом.
Из кучи нарядов выбрала такой, который выгодно подчеркнул бы все ее достоинства, но не показывал бы много. Ровно настолько, чтоб заинтересовать мужчину, распалить его, заставить работать его воображение.
— А куда это ты собралась? — с подозрением поинтересовалась Маша.
— Ты глухая или тупая? — презрительно фыркнул Эвита. — Ты не слышала, что сказали?
Лиданиец ждет меня.
— это для него ты так вырядилась? — удивилась Маша, рассматривая тонкое переплетение золотых цепочек на шее Эвиты, прикрытую полупрозрачной тканью грудь.
— Ну не для Альберта же, — процедила Эвита зло, подкрашивая губы.
Лиданийца память Эвиты тоже Маше продемонстрировала.
И если Альберт был красивым, ярким молодым человеком, то лиданиец был полной ему противоположностью.
Средних лет, блеклый и невзрачный.
Одетый красиво, богато, но с таким безвольным лицом, что даже странно было, что он проявил такую настойчивость, добиваясь Эвиты.
И не побоялся ж ее оспорить у Альберта.
Не испугался его гнева.
Не испугался, что тот в порыве ревности просто-напросто прикончит его.
— Но он же старый! — поразилась Маша.
Эвита снова фыркнула насмешливо.
Одетый красиво, богато, но с таким безвольным лицом, что даже странно было, что он проявил такую настойчивость, добиваясь Эвиты.
— Что ты понимаешь в мужчинах, деревенщина! Старый! Сорок лет — это не старость.
Принцу тридцать пять, но ты его старым как будто не считаешь?
— Выглядит лиданиец намного старше Альберта.
— Ну и что же.
— Но ты думаешь, ему что-то другое от тебя надо? Думаешь, он под юбку не полезет?!
Еще как полезет Покарабкается!
— Ха.
— И тебе придется ему ответить взаимностью!
— Ха-ха.
— И вряд ли это будет так же приятно, как с Альбертом! Альберт хоть красив и силен, а этот.
— 0, нет — протянула Эвита, посмеиваясь. — Деревенщина! Что б ты понимала!
Альберт твой зверь и мужлан. Похотливое животное. А лиданиец_ он влюблен в меня не меньше, чем Альберт. Я знаю. Но им я смогу вертеть как захочу! За право поцеловать пальчик, мизинец на моей ноге, он на задних лапках танцевать передо мной будет. И
сделает все, что я захочу! — Эвита гадко посмеивалась, потирая ручки в предвкушении. —
Даже Альберта убьет, если я прикажу!
— Даты сума сошла! — вскричала Маша в ужасе. — Я понимаю, что ты чокнутая, но должна же ты понимать, что если лиданиец это сделает и его поймают, он тебя выдаст, и тогда!
От ужаса машу трясло.
От настоящего, животного, непереносимого ужаса.
Она ощутила себя запертой в клетке, которую опускают в кипящее масло, и оттуда никак не выбраться.
Эвита что. Она маг, она не привязана к своему телу. Она просто его покинет и не испытает ни боли, ни страха. А значит, все это придется перенести именно Маше.
— Выдас и — снова фыркнула Эвита. — Плохо ты знаешь мужчин. Лиданиец выглядит хлипко, размазня размазней. Но из таких и выходят самые преданные слуги. Он одержим мной, — в ее голосе послышалось самодовольное торжество.
Эвита посмотрела в зеркало и расхохоталась.
В собственных глазах она увидела страх. Страх, который испытывала Маша.