— На такой скорости? Естественно. Будем через час, может быть, полтора. А вот как нас там встретят…

— То есть? Контьянти лично заявил мне, что народ не поддержал начинаний Вербицкого. Да и верные Императору полки…

— Верные Императору полки стоят поближе к Москве. Уверена, ведут ожесточенный бой. Но весть о мятеже внутри Царената на месте стоять не будет, тоже распространится. На границе не знают, что мы возвращаемся в этом корыте. А если и знают, каков шанс, что не наткнемся на полк, верный деньгам Вербицкого?

Скольких же ему удалось купить? Насколько глубоко коррупция разъела страну?

— Тогда, может, предупредим наших сразу же, как покинем этот самый чертов глушащий пузырь?

— Как? Вылезешь, напишешь белым на корпусе «мы свои»?

— Передадим в эфир? — У меня на уме были менее экспериментальные предложения.

— Будь ты командиром зенитного подразделения, что бы сделал? Во время мятежа в стране?

Заскрипел зубами — в самом деле, приказал бы машине разворачиваться и убираться восвояси, пока есть возможность. Иначе бы сбил…

Вот почему генерал говорил, что мягкой посадки не обещает.

— Далеко нам до границы?

— Считай, что почти уже. Полчаса пролетели, до Москвы чуть больше…

— Значит, сейчас начнется?

Бросил взгляд на динамик переговорника. Грохот, через мгновение поразивший уши, дал понять — наши не собирались размениваться на переговоры. Айка вскрикнула — машину прошило насквозь очередью, что картон. Ворвавшийся сквозняк теребил волосы, бил в лицо. Подскочил к связующему пункту сам — какие у нас там частоты для связи?

Ириска вклинилась в бортовой компьютер, все сделала сама. Я старался, чтобы мой голос звучал как можно уверенней.

— Огонь по своим, предупреждаю: вы ведете огонь по своим!

Отвечать мне не спешили. Заскрежетал зубами — пока диспетчер расшифрует сказанное мной, пока передаст начальству, а то примет решение…

Натка повела транспортник в сторону: машина резко заложила вираж, нас разве что не затрясло. Умнее всех оказалась изначально пристегнувшаяся Белка.

— Они стреляют! — Ната была где-то на самом краю истерики: вряд ли представляла свою смерть вот так. Зенитный огонь наших батарей всколыхнул небо. Десятки глаз ловили наше суденышко в перекрестье, безжалостно стискивая гашетку.

Стоило отдать инфо-фее должное: взяв машину под управление, она на удивление хорошо справлялась с ней. Без должной подготовки-то и обучения…

Когда стреляют все, хоть кто-нибудь, да зацепит. Транспортник в который раз тряхнуло. В ноздри ударил дух едкого дыма. Ириска тут же принесла «радостные» вести — мы падаем!

— Повторяю, вы ведете огонь по своим! С вами говорит имперский дипломат Максим Потапов, код двести сорок «б», дробь шестнадцать, ноль семьдесят три, вы слышите?

— Потапов? Который герой? — Голос, раздавшийся из динамика, меньше всего походил на дружелюбный. — Пошел ты на хрен, Потапов!

В этот самый миг мне показалось, что заглянул в глаза самой смерти.

Набатом бил в ушах голос Контьянти: мягкой посадки не обещаю, посадки не обещаю, не обещаю…

— Ната, сможешь нас выровнять?

— Нет! — в отчаянии выкрикнула она. По бортам замолотили ветки деревьев: падали в лесок. Треск удар, грохот и дикая тряска — вот, значит, что видят перед смертью пилоты?

Землянка, цигарка, стол.

Сколько раз подобное снилось в прошлом? Кажется, весь первый год, как стал наемником, а после приелось-забылось.

Дед-фронтовик ждал меня на разнос. Хмурил седые брови, дышал куревом в пышные усы — спрашивал, как я посмел? Он в мои годы ради страны, не ради денег готов был сражаться. А мне подавай диван помягче, вино поигристей, шлюшку пофигуристей. Не слушал моих доводов, что голодный солдат плох, а сытому есть за что воевать, есть что терять, ради чего возвращаться.

Призрак гневался и уходил прочь.

Сегодня был не старик.

Заскрипела дверь, впуская меня внутрь: тепло печи окатило жаром даже сквозь телогрейку. Лишь благодаря ей можно было познать, какой же на улице дубак.

Сидящий передо мной мужчина был мне не знаком. Сознанию казалось — где-то видел его, но лишь мельком, одним глазком. Он поднял на меня взгляд, кивнул на стул напротив приглашая сесть.

Чашка горячего чая явилась из небытия, удобно легла дужкой в руку.

Я хотел спросить, что происходит — слова не давались языку. Еще один сон, еще одно воспоминание? Сейчас, на краю погибели?

Выходило, что так.

Видел воспоминания каждой из Восьми — судьба была к ним жестока. Старшина-ружемант, старавшийся создать из оружия девчонок нечто, что впитает в себя злобу войны вместо них: такая, кажется, у него была цель?