Шрифт:
– Здравствуйте, - остановился на полноге монах.
– А вы что, и впрямь - Агафангел? Непривычно очень. Вы и в паспорте так?
– Н-нет! в паспорте - по-другому. Сергей.
– А я - Нина, - и Нинка подала ладошку лодочкой.
– Познакомились, значит.
Монах коротко пожал ладошку и отдернул руку. Мимо прошли двое долгополых, недлинно, но цепко посмотрели на парочку.
– У вас, наверное, неприятности будут, что я прям' сюда заявилась?
– Не будут. А что вы, Нина, собственно, хотели?
– изо всех сил охлаждал, бюрократизировал монах свой тон.
– Прощения попросить!
– прошептала Нинка жарко.
– И вот, вы забыли! вынула из кошелька перстень.
Монах отклонил ее руку:
– Оставьте. Мне его все равно носить больше нельзя.
– Нельзя?
– Это аметист, - покраснел вдруг монах.
– Символ девственности. Целомудрия.
– А!..
– прошептала-пропела Нинка.
– Так вы и вправду - ни с кем никогда?
Монах сквозь землю готов был провалиться от неловкости.
– Так у нас же с вами все равно ничего не было, - снова протянула Нинка перстень.
– Нет, - покачал головою Агафангел.
– Не не было.
Еще кто-то прошел в черном, оглянулся на них.
– Все-таки я ужасная дура, - сказала Нинка.
– Вы здесь так все на виду!
– Неужели вы думаете, Нина, что мне важно хоть чье-нибудь о себе мнение, кроме собственного? И потом - тут у нас не тюрьма. Я мог бы выйти отсюда, когда захотел!
– Поняла, - ответила Нинка.
– Я не буду к вам приставать больше. Никогда, - и быстро, склонив голову, пошла к воротам.
– Нина!
– окликнул, догнал ее монах.
– Господи, Нина!
Неизвестно откуда, тьмою рожденный, возник старик, тогда, ночью, молившийся в келье:
– Считай себя хуже демонов, отец Агафангел, ибо демоны нас побеждают!
– сказал и растворился, как возник.
– Старец, - шепнул Сергей после паузы.
– Мой духовник. Я должен ему исповедоваться.
– Ты что?!
– ужаснулась Нинка совершенно изменившимся вдруг, заговорщицким, девчоночьим тоном.
– Ты все ему рассказал! про нас?
– Как я ему расскажу такое?! Никому, никому не могу!
– в лад, по-мальчишечьи, ответил Сергей.
– А мне?
– спросила Нинка и посмотрела ясными невинными глазами.
– А я, знаешь, я бабульке все-все рассказываю. У меня родители погибли - мне шести не было. Нефть качали в Африке!
Зазвонили колокола.
– К молитве, - пояснил Сергей.
– Иди, - отозвалась Нинка.
– Нет! Я буду тебе исповедоваться, - и, схватив за руку, монах повлек, потащил ее по тропке к собору, к задней дверце.
– Не надо!
– пыталась вырваться Нинка.
– Не надо туда! Вообще - не надо!
– Почему не надо?
– задыхался Сергей и отпирал замок извлеченным из-под рясы ключом.
– Почему не надо?! Мы ж - исповедоваться!..
– и почти силою втолкнул Нинку внутрь, заложил дверь засовом.
Нинка притихла, шепнула в ужасе:
– А если войдет кто?
– До утра - вряд ли. А и войдет - что с того?..
Гулкие их шаги звенели, усиливаемые, размножаемые куполами-резонаторами. Уличный свет пробивался едва-едва, изломанными полосами. Сергей зажигал свечу.
– Ой, что это?!
– Нинка наткнулась на дерево и поняла вдруг сама: Покойница.
– Ну и ладно, - отвел ее от гроба Сергей.
– Что ж, что покойница? Ты что, мертвых боишься?
– и усадил на ковер, на ступени какие-то, сам опустился рядом.
Потянулась тишина, оттеняемая колоколами. Сергей гладил нинкину руку.
– Ну, - вымолвила Нинка наконец.
– Что?
– не сразу отозвался Сергей.
– Ты ж хотел исповедоваться.
Сергей сдавленно хмыкнул - Нинке почудилась, что зарыдал, но нет: засмеялся.
– Что с тобою, Сережа? Что с тобой?!
– Как я могу тебе исповедоваться, - буквально захлебывался монах от хохота, - когда ты и есть мой грех! Ты! Ты!! Ты!!!
– Нет!
– закричала Нинка.
– Я не грех! Я просто влюбилась! Не трогай меня! Не трогай!
– Ну почему, почему?
– бормотал Сергей, опрокидывая Нинку, роясь в ее одеждах.
– Здесь церковь! Ты себе не простишь!
– Я себе уже столько простил!
Беда была в том, что, хоть она точно знала, что нельзя, Нинке тоже хотелось - поэтому искреннее ее сопротивление оказалось все-таки недостаточным. Все закончилось быстро, в одно мгновение, но и Нинке, и монаху его оказалось довольно, чтобы, как лампочным нитям, на которые синхронно подали перенапряжение, раскалиться, расплавиться и испариться, сгореть!