– У меня нту времени, - улыбнулась она.
– Мне нужно добывать паспорт.

Улыбнулся и вельможа.

– Передумаете, - резюмировал, - мой телефон у вас записан. Уверяю, что Париж, Лондон, Гамбург на худой конец, гораздо увлекательнее Иерусалима, - и направился к машине.

– Вы меня, конечно, извините, Николай Арсеньевич, - склонился к нему жлоб, - но эта, с позволения сказать! телка!
– и совсем уж приблизился к шефу, два-три слова прошептал прямо на ухо. Приотстранился несколько и добавил: - Ага. За двести рублей.

Нинка понимала их разговор, словно слышала, и потому, едва "Волга" собралась вклиниться в густой предвечерний автомобильный поток Садового, стремительно подошла, отворила дверцу и, в ответ улыбке вельможи, добившегося-таки, как ему показалось, своего, сказала:

– Вы, конечно, отец Сергея. И все-таки вы знаете кто, Николай Арсеньевич? Вы ф-фавен! Вы старый вонючий фавен!

У входа в клуб бизнесменов Нинка объяснялась с привратником-Шварцнеггером с помощью визитной карточки, полученной некогда от Отто. Шварцнеггер, наконец, отступил, и Нинка, миновав вестибюль и комнату, где несколько человек лениво играли на рулетке, оказалась в зальчике, где шло торжество.

Компания была сугубо мужская, ибо хорошенькие подавальщицы, бесшумными стайками снующие за спинами бизнесменов, в счет, разумеется, не шли. Посередине перекладины буквы П, которою стояли столы, восседал юбиляр: несколько расхристанный, извлекающий из рукава освобожденной от галстука рубахи крупную запонку; человек не приблизительно, но точно пятидесятилетний, ибо именно эту дату отмечали; совершенно славянского типа, слегка крутой, обаятельный, в несколько более, чем легком, подпитии и никак не меньше, чем с двумя высшими образованиями.

Рядом с юбиляром седо-лысый еврей-тамада, водрузив перед собою перевернутую кастрюлю, вооружась молотком для отбивания мяса, вел шутливый аукцион.

– Левая запонка именинника!
– выкрикнул, получив и продемонстрировав оную.
– Стартовая цена! двадцать пять долларов!

– Ставьте сразу обе!
– возразил самый молодой и самый крутой из гостей.
– Если я сторгую эту, придется торговать и следующую, что в условиях монополизма может привести!

– Не согласен!
– возразил с другого конца человек с внешностью дорогого адвоката.
– Предметы, продаваемые с юбиляра, являются музейными ценностями и прагматическому использованию не подлежат!..

У кого-то из присутствующих образовалось третье мнение на сей счет, у кого-то - четвертое, - Нинка тем временем, угадав его со спины, подошла к Отто, который, хоть и глянул с заметным неудовольствием, дал знак принести стул и прибор.

– Тридцать долларов слева, - продолжал меж тем продавать запонку тамада-аукционист.

– Тридцать пять!

– Сорок!

– Мне удалось добиться, - сказала Нинка, - чтобы меня включили в паломническую группу в Иерусалим. Наврала с три короба про чудесное исцеление, что дала, мол, обет!

– Пятьдесят пять долларов раз! Пятьдесят пять - два! Пятьдесят пять долларов - три!
– ударил аукционист молотком в днище кастрюли.
– Продано, - и усилился шум, зазвякали о рюмки горлышки бутылок, запонка поплыла из рук в руки к новому обладателю.

– Но им, кажется, это все равно. Они сказали - была б валюта.

– Сколько?
– спросил Отто.

– Правая запонка именинника!

– Девять тысяч четыреста двадцать пять, - назвала Нинка сумму, глаза боясь на Отто поднять.

– Марок?
– спросил тот.

– Долларов, - прошептала Нинка.

– Пятьдесят пять долларов - раз! Пятьдесят пять - два! Пятьдесят пять долларов - пауза - три!
– и удар в кастрюлю.
– Правая запонка покупателя не нашла. Переходим к рубахе. Что?
– склонился аукционист к юбиляру. Владелец предлагает снизить на запонку стартовую цену.

– Против правил!
– подал реплику адвокат.

– Ладно! Имениннику можно, - нетрезво-снисходительно возразил с прибалтийским акцентом прибалтийской же внешности человек.

– Никому нельзя!
– припечатал крутой-молодой.

– Нет, - взвесив, коротко, спокойно ответил Нинке Отто.

– Нет?
– переспросила она с тревогой, с мольбою, с надеждою.

– Нет, - подтвердил Отто.
– Они хотят наварить тшерестшур. Триста, тшетыреста процентов. Это против моих правил.

– Значит, нет, - утвердила Нинка, однако, с последним отзвуком вопроса, который Отто просто проигнорировал.

– Юбилейная рубаха юбиляра, - продолжал аукционист, разбирая надпись на лейбле.
– Шелк-сырец. Кажется, китайская. Цена в рублях - девятьсот пятьдесят.