Отто налил Нинке выпивки. Она решала мгновенье: остаться ли, - и решила остаться.

– Тысяча!

– Тысяча слева. Тысяча - раз! Тысяча - два!

– Тысятша сто, - сказал Отто просто так, неизвестно зачем: рубаха именинника не нужна ему была точно, демонстрировать финансовое свое благополучие он тоже, очевидно, не собирался.

– Господин Зауэр - тысяча сто. Тысяча сто - раз!

– Тысяча двести!

Юбиляр с голым, шерстью поросшим торсом, благодушно улыбаясь, следил за торгами с почетного своего места.

Отто поглядел на соседку с холодным любопытством:

– Хотите, я фс фыстафлю на аукцион? Авось соберете. Стартовую цену назнатшим три тысятши.

– Долларов?
– поинтересовалась Нинка.

– О, да!
– отозвался Отто.
– Не сертитесь, но сами толшны понимать, тшто это несколько! тороковато. На Риппер-бан фам тали бы максимум! марок твести. Но сдесь собрались люти корячие, асартные. И не снают пока настоящей цены теньгам.

– Левый башмак юбиляра!
– продолжал тамада аукцион.

– И что я должна делать с тем, кто меня купит?

– Если купят!
– значительно выделил Отто первое слово и пожал плечами: - Могу только пообещать, тшто я фас приопретать не стану. И тшто все вырученные теньги перейдут фам. Пез куртажа. Сокласны?

Нинка выпила и кивнула.

– Две с половиной справа!

Отто встал, подошел к юбиляру, нашептал что-то тому на ухо, взглядом указывая на Нинку, юбиляр поманил склониться тамаду.

– На аукцион выставляется, - провозгласил последний, когда выпрямился, - любовница юбиляра, - и, повернувшись к Нинке, сделал жест шпрехшталмейстера.
– Прошу!

Нинка вздернула голову и, принцесса-принцессою, зашагала к перекладине буквы П.

– Блюдо!
– крикнул крутой-молодой и утолил недоумение возникшего метрдотеля: - Блюдо под даму!

Очистили место, появилось большое фарфоровое блюдо, Нинка, подсаженная, взлетела, стала в его центр. Кто-то подскочил, принялся обкладывать обвод зеленью, редиской. Какая откуда, высунулись мордочки любопытных подавальщиц.

– Стартовая цена, - провозгласил аукционер, - три тысячи долларов.

Возникла пауза.

– Раздеть бы, посмотреть товар!
– хихикнув, высказал пожелание толстенький-лысенький.

Господи! Как Нинка была надменна!

Крутой-молодой встал, подошел к толстому-лысому, глянул, словно за грудки взял:

– Обойдемся без хамства.

– Да я чего?
– испугался тот.
– Я так, пошутил.

Инцидент слегка отрезвил компанию, и вот-вот, казалось, сомнительная затея рухнет. В сущности, именно молодой мог ее прекратить, но он спокойно вернулся на место и не менее спокойно произнес:

– Пять!

Снова повисла тишина. Девочки-подавальщицы зашлись в немом восторге, словно смотрели "Рабыню Изауру", даже аукционер не долбил свое: пять раз, пять - два!

Отто холодно, оценивающе глянул на молодого и, подняв два пальца, набил цену:

– Семь!

– Десять, - мгновенно, как в пинг-понге, парировал тот.

– Пятнадцать!
– выкрикнул толстенький-лысенький: идея осмотреть товар, кажется, им овладела.

– Двадцать!
– молодой тем более не сдавался.

– Двадцать - раз, - пришел в себя аукционер.
– Двадцать - два! Двадцать!
– и занес молоток над кастрюлею.

– Тватцать пять, - вступил Отто, еще раз рассчитав, что цену его, пожалуй, платежеспособно перебьют - и точно:

– Тридцать!

Одна из подавальщиц глотнула воздух от изумления. Молоток ударил в кастрюльное дно.

– Продано!

– Теньги!

Крутой-молодой извлек из внутреннего кармана пачку, отсчитал два десятка бумажек, которые спрятал назад, а остальные, подойдя, положил на блюдо к нинкиным ногам: поверх салата, поверх редиски. Вернулся на место.

– Ну-ка живо!
– шуганул метрдотель подавальщиц.
– Чтоб я вас тут!

Нинка скосилась вниз, на зеленоватую пачку, перетянутую аптечной резинкою.

Отто взял нинкину сумочку, оставшуюся на стуле, передал в ее сторону.

– Перите, - сказал и пояснил собравшимся: - Косподин Карпов, - кивок в сторону юбиляра, - шертвует эту сумму на благотворительность. А распоряшаться ею бутет бывшая его люповница.

Полуголый господин Карпов кивнул туповато-грустно: ему вдруг жаль показалось расстаться с такою своей любовницей.