– А я, может, и напишу, - сказал Карась после паузы.
– Спасибо за идею.

– Не знаю - не знаю, - ответил Полковник.
– Может, когда и напишете. А вот что вижу отчетливо, так это что воображения вашего писательского вполне достает представить себе реакцию друзей по "Апрелю" и товарищей по Пен-центру, - согласен, согласен!
– им ли судить?
– а все-таки: если в печати вдруг обнаружится парочка ваших свидетельских протоколов! где вы хоть никого и не заложили, однако, такие невинные подробности из частной жизни приятелей припомнили! Тут ведь того и гляди популярность, которую мы с вами столькими усилиями и так долго пестовали, рухнет? А вы уверены, что книги ваши, сами по себе, достаточно значительны, чтобы подобное испытание выдержать?
– Самое Высокое Начальство - то как раз, с которым Полковник столкнулся нос к носу несколько дней назад - щелкнуло клавишею, чем и прервало демонстрацию оперативной видеозаписи, и отнеслось к Товарищу Майору, знакомому нам по автомобилю "Волга" с задворок поселка "Стахановец".

– Я думаю!
– протянуло, - пускай. Пускай! развлекается, - и, вздохнув, встало из-за необъятного, как Родина, стола, размяло конечности, подошло к окну не Самого, кажется, Главного, но уж во всяком случае Второго или Третьего в этом Гранитно-Охристом Здании Кабинета.
– Настоящий чекист!
– помотало рукою в воздухе.
– Даже если в отставке! Что гласит народная мудрость?
– полуобернулось к Товарищу Майору.

– Старый конь борозды не испортит, - отрапортовал без паузы Товарищ Майор.

– Именно!
– похвалило Начальство.

За окном суетилась Москва. Автомобили обтекали по кругу чугунного основателя Заведения, повернувшегося спиною к одному из своих преемников.

– То есть, - спросил Товарищ Майор, - наблюдение снять?

– Н-ну!
– снова повертело Самое Высокое Начальство ладошкою.
– Наведайся через месяц! через полтора. Ведь что в нашем деле главное?

– Учет и контроль!
– выпалил Товарищ Майор.

– Именно!

Самое Высокое Начальство покивало одобрительно и вперилось в кишащую перед Детским Миром толпу. Постояло так некоторое время, потом поманило, не оборачиваясь, жестом указательного. Товарищ Майор подошел, как подкрался.

– Вот, - сказало Начальство.
– Смотри!
– и повело указательным вправо и чуть вниз, видимо, желая преподать какой-то важный не то профессиональный, не то нравственный урок. Но так и не сумело облечь словами.

Товарищ Майор в некоторой растерянности смекая, на что, собственно, смотреть, вывернул голову, привстал даже на цыпочки - тут-то и попался ему на глаза Благородный Карась, направляющийся явно к одной из дверей Здания.

– Вас понял, - сказал с облегчением Товарищ Майор.
– Жаловаться идет. На Иннокентия Всеволодовича.

– Кто?
– тупо посмотрело Самое Высокое Начальство, отвлеченное от Не Менее Высоких Мыслей.

– Подопечный. Тоже из вчерашних. Последний. Вы не досмотрели, на третьей кассете.

– А-а!
– не то сообразило, не то сделало вид, что сообразило Самое Высокое Начальство.
– Ну ты уж!
– и в третий раз помотало кистью, а потом погрозило в воздухе толстым, поросшим шерстью перстом.

– Так точно!
– отчеканил Товарищ Майор.
– Разрешите идти?

Начальство разрешительно махнуло, вздохнуло глубоко и снова погрузилось в созерцание Народа.

– Володя?
– нажал Товарищ Майор в каком-то совсем небольшом, с окном во двор, кабинетике, кнопку селектора.
– Там один такой! седой! в светлом костюме! в общем, догадаешься! прорываться будет. Проведешь. Только помурыжь как следует, понял? Чтоб обосрался. Конец связи.
– Нажал другую кнопку, сказал: - Валечка? Материалы на Тищенко Дэ эН!
– после чего достал из ящика стола тамиздатовскую книжку Солженицына и погрузился в чтение.

Святая святых полковничьей дачи была варварски разорена: расколотые каталожные ящики валялись повсюду, шкафы - перевернуты, и весь пол засыпан карточками, фотографиями, листами "дел"! Сам Полковник, измученный, истерзанный, едва живой лежал на принесенной сверху кушетке и подвергался ласковой медицинской заботе Чернокудрой Красавицы. Даже нежные ее пальцы, касаясь воспаленных ожогов и рубцов на полковничьем теле, не могли не вызвать едва переносимую боль, - Полковник, однако, не стонал, даже губу не закусывал, а только добавочно серел с лица.

Не смущаясь, что Полковник демонстративно не обращает ни на его речи, ни на него самого ни малейшего внимания, невысокого роста, лысоватый, обаянием ума обаятельный человечек расхаживал по подвалу и, с аппетитом разглядывая то одну бумажку, то другую, продолжал спокойный, неспешный монолог:

– !да когда, сами посудите, кому удавалось на черную работу набрать одних интеллектуалов? Вы вспомните хоть историю вашего ведомства! Сколько разоренных библиотек, сколько научных трудов, попаленных в печках, сколько поэтовых черновиков! Я, знаете, когда размышляю об этом вспоминаю рахманиновский рояль, сброшенный на мостовую со второго этажа. Не вспоминаю, конечно, а! как бы это сказать?.. слышу звук, - и Человечек на минутку прислушался к этому внутри себя звуку, после чего обернулся к Нежной Чернокудрой: - Как там, Нелличка?

– Ожоги глубокие, - ответила Чернокудрая, - но сепсиса, думаю, не произойдет.

– А сердце? давление? Проверь, пожалуйста, все как следует. Уверяю тебя: жизнь Иннокентия Всеволодовича, его здоровье! Таких людей, как Иннокентий Всеволодович!

– Все проверим, и кардиограммку снимем, - ответила Ласковая Чернокудрая не шагающему Человечку, а прямо Полковнику, - все будет очень хорошо.

– Так что клянусь вам, Иннокентий Всеволодович, мне и самому крайне печально наблюдать это, крайне!
– пропанорамировал Человечек рукою по пейзажу разора.
– Ну да мы постараемся все и восстановить. С вашей, разумеется, помощью. Не дадим погибнуть архиву столь уникальному.