Юньлань сболтнул это, не задумываясь, но Шэнь Вэя его слова заставили вздрогнуть. С трудом взяв себя в руки, он тихо сказал:

— Тогда и мы с тобой… Ты человек, а я дух. Можем ли мы быть вместе?

— А? — Чжао Юньлань от неожиданности просыпал со стола киноварь и торопливо поправился, сообразив, что ляпнул глупость. — Мы с тобой — не то же самое. Ты мне слишком нравишься.

Тон у него был лёгкий и беззаботный, и резко отличающийся от заданного ему вопроса. Юньлань даже не заговаривал Шэнь Вэю зубы, он просто… Для него это даже не было вопросом. Поэтому и ответ его звучал так, словно они сидели за чашкой чая наедине в согретой пламенем очага комнате, пока за окном бушевала зимняя буря.

Знакомая хватка вдруг сомкнулась у Юньланя на запястье, и его пальцы дрогнули, нарушив магию талисмана.

Не успел Юньлань и пикнуть, как Шэнь Вэй развернул его к себе и склонился к нему, упираясь ладонями в подлокотники кресла. Юньлань застыл, а Шэнь Вэй крепко зажмурился и, задержав дыхание, бережно поцеловал его в нос. Для дальнейшего ему потребовалась вся решимость до последней капли: задевая Юньланю щёку теплым дыханием, Шэнь Вэй медленно наклонил голову и накрыл резко пересохшие губы Юньланя своими.

Это был невыносимо чувственный, ласковый поцелуй: губы Юньланя приоткрылись для него, разрешая, впуская, и больше Шэнь Вэй не пытался ничего предпринять.

Любовь поднялась у него внутри, огромная, необъятная, и выплеснулась наружу в этой интимной ласке.

Это касание, его тепло… Мгновенно воспламенило кровь, растеклось по телу, и Шэнь Вэй, несмотря на отчаянное сопротивление, проваливался глубже и глубже туда, откуда нет возврата.

Именно этот момент Да Цин выбрал, чтобы ворваться в кабинет шефа без стука и застать своего начальника за тем, чего не следовало видеть подчинённым. С тихим стоном он выкатился наружу, но Шэнь Вэй уже отшатнулся от Юньланя, тяжело дыша, и нервно оправил на себе рубашку, не в силах скрыть заливающий лицо румянец.

Да Цин, пытаясь сделать вид, что ничего не произошло, робко поскрёбся в дверь.

— Шеф? — фальшиво протянул он. — Ты там? Занят?

— Да заходи уже! — рявкнул разъярённый Юньлань.

Да Цин неловко протиснулся в кабинет и бросил быстрый взгляд на Шэнь Вэя. Ему было ужасно любопытно: никогда ещё рядом с Чжао Юньланем не было такого трепетного и стеснительного партнёра. Шэнь Вэй поначалу выглядел так, словно его притон накрыла полиция: умирал от смущения, пока румянец отчётливо расползался по его шее.

Он и впрямь обладал дивной красотой персикового дерева в цвету и эстетикой написанного непревзойдённым мастером портрета. Неудивительно, что бандит вроде Чжао Юньланя так вцепился в него, полгода жадно наворачивал круги вокруг — и до сих пор оставался без сладкого. Да Цин окинул Шэнь Вэя ещё одним критическим взглядом.

Если так и дальше пойдёт, то Юньланю точно ничего не достанется.

— Даю тебе две минуты, — процедил Юньлань сквозь зубы. — Вякнешь что-нибудь, что мне не понравится, и я с тебя шкуру сдеру и пущу на воротник!

— Я договорился с кланом цветов, — мурлыкнул Да Цин, взобравшись к нему на стол, — тебе ведь уже пришло приглашение? И у тебя полно знакомых среди волшебных существ. Кое-кто будет ждать тебя на закате у западного выхода с Античной улицы. Направишься прямо туда, и не забудь прихватить дары. — Круглая кошачья морда повернулась к Шэнь Вэю. — Профессор Шэнь осведомлён о тамошних правилах?

— Не беспокойся, — кивнул Шэнь Вэй. — Я о нём позабочусь.

Да Цин испытал нечто, похожее на облегчение… Если человеку знаком стыд, значит, он аккуратен с чужими границами, а это, в свою очередь, означает, что на него можно положиться. Профессор Шэнь определённо производил такое впечатление.

Чжао Юньлань собирался уже отослать надоедливого кота прочь, но его отвлёк телефонный звонок.

— Кто там ещё, — буркнул он, нащупывая телефон, и принял вызов.

Да Цин со своего места на столе заглянул ему в экран и подсмотрел имя звонившего: "Императрица". Это живо привело его в бодрое расположение духа, и Да Цин выпрямился в ожидании великолепного шоу.

— Шеф Чжао, спецотдел, я слу… — беспечно начал Чжао Юньлань и тут же оборвал сам себя, разом превратившись в послушного и вежливого котёнка. — Да-да, прости, я не увидел. Да, мам, я виноват.