— Ты раньше их, во время следствия, видел?

— Нет.

— Ёжик стриженый! Ползи дальше, проверь лестницу.

Овечкин послушно пополз. Попадавшиеся ему то там, то здесь пятна привели их в темный подвал с земляным полом.

— Господи! — побледнел Овечкин. — Неужели он её здесь закопал?

— Это перед тем, как утопить в Неве, что ли? Чудак ты, Светозар!

— А может, это и не она вовсе была — та, которую выловили из Невы?

— А как же Навроцкий её опознал?

— Ошибся, может быть…

— А бумажник? А шарф?

Овечкин молчал.

— Эх, Светозар! Ведь ты же сам следствие вёл. Навроцкий-то, может, и ошибся, а вот ты ошибаться не имеешь права.

В углу стояла лопата. Милосердов взял её и протянул Овечкину:

— Возьми-ка, ткни…

— Где?

— Да везде!

— Весь подвал перекопать прикажете? — обиделся Светозар.

— Ёжик стриженый! — не выдержал Милосердов. Отставив в сторону трость и выдернув лопату из рук Овечкина, он начал ковырять ею то там, то здесь. — Что это? Ну-ка посвети!

Овечкин зажег спичку и тут же с испугу выронил её.

— Фу, гадость!

— Тебе не в полиции служить, а с девицами хороводы водить! — проворчал Милосердов. — Зажги ещё!

Овечкин трясущимися руками зажёг ещё одну спичку. В углу подвала в кучке окровавленных перьев лежал растерзанный голубь. Раскрытый, словно застывший в предсмертном страдании, клюв и неподвижные стеклянные пуговки глаз наводили на Овечкина мистический трепет.

— Обыкновенный голубь… Ладно, Светозар, пойдём наверх… — вздохнул Милосердов. — Не похоже, чтобы он её здесь закопал, да и кто закопал бы в подвале-то? Разве что сумасшедший или полный идиот.

— Это, Платон Фомич, позвольте заметить, одно и то же.

— Что?

— Сумасшедший и полный идиот.

Милосердов внимательно посмотрел на Овечкина, отчего тот покрылся нежной краской смущения.

— Ты вот что, — сказал он, подумав, — сходи к хозяевам дачи и спроси, нет ли у них кошки.

— Кошки? Зачем это вам?

— Да, кошки. Сходи, сходи.

Овечкин, хмыкнув, поплёлся к соседнему дому, где жили хозяева, сдававшие дачу Навроцкому.

Милосердов тем временем пристроился на крыльце дачи, вдохнул полной грудью воздух, подставил лицо солнцу и, прищурившись от удовольствия, сказал сам себе:

— Эх, хорошо!

— Платон Фомич! — долетел до него осторожный, приглушенный крик Овечкина.

— Что такое?

Овечкин выпучил глаза и тянул подбородок в направлении забора, на котором восседал, равнодушно взирая на действия полицейского, упитанный рыжий кот.

— Так, ясно… — зевнул Милосердов. — Значит, кот имеется… Как ты думаешь, Светозар, такой кот мог бы затащить эту несчастную птицу в подвал?

— Пожалуй, мог бы… — сказал Овечкин, оценив на глаз физические возможности кота.

— И сдаётся, он сделал это без задней мысли, от чистого сердца, а не для того, чтобы навести следствие на ложный след. Как ты полагаешь?

— Кого вы имеете в виду, Платон Фомич?

— Ёжик стриженый! Кота, конечно! Ну и бестолковый же ты, Светозар!

Овечкин опешил, но не подал виду.

— Похоже, что без задней мысли… — согласился он, но тут же засомневался: — То есть как это?..

На обратном пути Овечкин загрустил, замкнулся в себе и молчал будто язык проглотил; ему очень хотелось есть. Милосердов, скучая, решил развеселить молодого человека.

— Ты что это скуксился, Светозар? — покосился он на Овечкина и слегка толкнул его локтем. — Я вот тебе анекдот расскажу. Встретились на Фонтанке англичанин и японец и поспорили о том, что лучше: Восток или Запад. Англичанин говорит, что, дескать, Запад. Ну а японец твердит, что, мол, Восток. В это время мимо них русский мужик на телеге проезжал. Ну, остановили они его и просят, чтоб он их рассудил. Мужик покрутил ус да и говорит: «Вот фофаны! Али разума в вас совсем нет?» Привстаёт он на телеге и декламирует:

— Хи-хи-хи, — похихикал Овечкин, но тут же опять сник.

— Ты что это такой дутик сегодня? — приставал к нему Милосердов. — Погоди, я ещё не до конца рассказал. Ну так вот… Мужик стегнул лошадку и дальше поехал, а англичанин с японцем глаза вылупили и стоят как вкопанные, мысль переваривают. Мужик оглянулся, увидел, что они всё ещё смотрят ему вслед, постучал указательным пальцем по черепу да как гаркнет: «Aurea mediocritas!» [33]