— Платон Фомич, а и впрямь… Ведь это же очень правдоподобно… Как же это я не сообразил?.. Это всё объясняет! Узнав из анонимного письма, что у неё есть соперница, она…

— Да, пожалуй, правдоподобно… — перебил его Милосердов, тыкая в задумчивости тростью в тротуар. — Вот что, Светозар… Мы упустили одну деталь. Поезжай-ка скорей в Осиную рощу и привези мне труп.

— То есть… как труп? — остолбенел Овечкин.

— Труп этой птицы… голубя.

— Позвольте, Платон Фомич… Как же это? Зачем вам? Какое это имеет отношение?

Овечкин озадаченно округлил глаза, и Милосердову показалось, что за толстыми стёклами очков его помощника шевельнулись два шара для детского бильярда.

— Привези, привези… — похлопал он его по плечу. — А по дороге сам подумай зачем.

— Вы шутите, Платон Фомич?

— Не гневи меня, Светозар! — сказал Милосердов и остановил первого попавшегося извозчика.

— Куда прикажете, барин? — спросил тот.

— В Осиную рощу!

— Э-э, далековато это будет, барин.

— Я вот у тебя бляху-то конфискую — будет тебе тогда далековато! — сказал Милосердов начальственным тоном.

Извозчик струхнул. Овечкин нехотя сел в экипаж и, отъехав несколько саженей, услышал себе вдогонку строгий окрик патрона:

— И смотри поосторожнее с трупом-то! Довези его без повреждений!

Извозчик испуганно оглянулся сначала на Милосердова, а затем, подняв бровь, окинул внимательным взором Овечкина. Покачав головой и буркнув себе что-то под нос, он с удвоенной злостью стегнул лошадку кнутом:

— Пшла-а, захребетница!

Вечером в кабинете Милосердова Овечкин с гадливым выражением на лице выложил на стол завернутый в газету труп голубя. Платон Фомич, как будто в предвкушении чего-то приятного, потёр одна об другую ладони, не спеша облачил их в тонкие хлопчатые перчатки и, развернув газету, старательно осмотрел смердящую птицу. Овечкин зажал нос большим и указательным пальцами.

— Прекрасно! — сказал Милосердов. — Взгляни-ка сюда, Светозар. Вот то, что я искал.

Овечкин с омерзением посмотрел на голубя. Отогнув перья, Милосердов продемонстрировал ему два чёрных отверстия в трупе птицы.

— Кажется, кто-то его прострелил, — сказал Овечкин. — Пуля прошла навылет.

— Интересно, кто бы это мог быть? — усмехнулся Милосердов.

— Вы хотите сказать, что Навроцкий говорил правду?

— А почему бы и нет?

— А как же его бумажник, шарф?

— Ты думаешь, он оставил бы на убитой или покончившей с собой шарф со своей монограммой?

— Шарф ему, вероятно, понадобился, чтобы волочить её к автомобилю… А снять его он просто забыл впопыхах…

— Ну что ж, правдоподобно… А бумажник?

— Бумажник она по какой-то причине могла спрятать под платье сама… Скорее всего, он об этом даже не знал.

Милосердов заходил в раздумье по кабинету.

— Во всяком случае, — сказал он немного погодя, — на судьбу господина Навроцкого это уже не повлияет. У следствия нет ни одной настоящей улики против него, ни одного неопровержимого доказательства его вины и ни одного хоть сколько-нибудь важного свидетеля, и я считаю своим долгом позаботиться о его скорейшем освобождении.

— Позвольте, Платон Фомич, а как же всё-таки бумажник и шарф? Разве это не улики? А всё прочее?

Милосердов продолжал ходить по кабинету, словно не замечая Овечкина.

— Решено, — сказал он наконец. — Завтра же пойду к прокурору и уговорю его написать в кассационный департамент представление с просьбой о пересмотре дела.

Благодаря стараниям и авторитету Платона Фомича кассационный департамент отменил приговор окружного суда и дело Навроцкого было направлено на доследование. У дверей Литовского замка [36] князя встречали Тайцев и сам Милосердов.

— С возвращением на волю, Феликс Николаевич! — сказал Тайцев. — К счастью, недолго вам пришлось сидеть в заключении.

— Благодарю вас, Пётр Алексеевич, за всё, что вы для меня сделали! — крепко пожал ему руку Навроцкий.

— Ну, если бы не наш знаменитый сыщик, я ничем не смог бы вам помочь. Благодарите вот Платона Фомича.

— Благодарю вас, господин Милосердов! — с чувством сказал Навроцкий.

— Видите ли, князь, — сказал Милосердов, отвечая на его рукопожатие с явным удовольствием, — вся эта афера была задумана, чтобы выудить деньги у Маевского, а Маевский втянул в это дело вас. Вы оказались побочным, так сказать, продуктом этого обмана, непредусмотренной жертвой. А коль уж вы вмешались, вас попытались обезвредить, упрятав в тюрьму. И ловко же, ежик стриженый, мошенники воспользовались исчезновением барышни Янсон!