— Демон! Демон! – заверещал женский голос.

Крик подхватили.

Разоблачённый «арканист», застывший посреди хаоса, не кинулся вслед за беглянкой. О чём-то размышляя, он так и стоял на месте, пока его не скрыла серая масса народа.

Комментарий к Глава 20. Если жажда делать зло

Ура! Ура! Я снова вернулась.

Автор не спит, автор пашет как известный герой сказки. На следующей неделе я должна сдать все научные работы, которыми меня одарил университет, и поэтому, надеюсь, у меня появится больше времени для новых глав и редактирования старых.

Но, как вы поняли, кукуха едет не только у меня.

========== Глава 21. Одна ==========

Комментарий к Глава 21. Одна

Авторов вдохновляют отзывы. Пожалуйста, напишите пару строчек о впечатлениях!

Переполох быстро уняли. Эйвилин ещё не добралась до центра площади, когда грозный свист вигилей утихомирил вопли. Завидная оперативность – бросаться на всё живое их натаскали славно. Вряд ли Сонхи им попался: у этого изворотливого лиса сотня фокусов в рукаве – он наверняка удрал, чуть завидев на горизонте фуражки с позолоченными кокардами. Ничто бы не выдало его присутствия – растворился, подобно наваждению, и гадай потом: померещилось, блик так упал или взаправду на присягу заявился девятихвостый демон – хранитель входа в Немир.

Что бы ему делать среди людей? А, может, причина в отсутствующей душе? У бестий она – светящийся сгусток энергии – пульсировала вместо сердца; её было видно невооружённым глазом: огонёк мерцал сквозь кожу, от него тонким ветвистым узором расходился свет. У Сонхи же внутри зияла пустота.

Вспоминая его растерянный вид, девушка не ощущала вины, только сладостное наслаждение. Он заслужил: за насмешки над ней, над мамой, за обман, за отвратительный характер.

Тьма хохотала и ласкалась, словно кошка: «Посмотри, как мы умеем! Представь, на что способны…».

Эйвилин заворожённо посмотрела на чёрные линии вен, на смольный дым, обвивающий запястья и тягуче стекающий с них. Ведь это она… она шутя развеяла по ветру иллюзию колдуна. Не заклинание, не магию – нечто глубже и сильнее, более древнее и сложное. Он и прежде касался её – и ни ушей, ни хвоста. В отличие от волшебных бабочек, его фальшивый образ не испарялся.

Тогда… как? Что она сотворила?

А, впрочем, это не имеет значения. Сонхи наказан. Ему воздалось сполна. Пускай побесится в потугах воссоздать полюбившуюся ему маску арканиста, сына хуао-блудницы и распутного вельможи. Зато на какое-то время он от неё отстанет.

Её цель – рыбка покрупнее.

«Разорвём его!» – оживилась тьма.

«Не торопись… помедленнее».

«Чем медленнее, тем больнее!»

«Спросим его… спросим о ней!»

Она провела подушечкой по краю записки и вздрогнула от острой боли. Порезалась. Вспышка не помогла угомонить беснующее злорадство, не отрезвила и не возвратила контроль над разумом. Глядя на алую полоску на коже, она с ненормальным, ужасающим весельем подумала, что рана от ножа будет такой же ровной. Крови, правда, выльется побольше, и… кажется, быстро не умрёшь: зажмешь неверными пальцами, захрипишь, давясь слюной и ей, этой сучьей вязкой кровью, задёргаешься всем телом… Безысходность скрутит внутренности, по конечностям поползёт холод – и застынешь в страшном последнем моменте из-за растянувшихся на вечность секунд.

Может, её заклятая подруга испытывала что-то подобное перед тем, как издать предсмертный хрип?

Эйвилин не посчастливилось быть свидетельницей её конца, но фееричный уход из жизни маленькой шпионке обеспечили. Что там сказал Первый министр? «Не извольте беспокоиться, Ваше Высочество: мы проводили леди с должными почестями. Я позаботился о вашей неприятности», – докладывал он за партией в шахматы, покачивая ногой и утирая кружевным платочком присохшее бурое пятнышко на ребре ладони. Тогда принцесса сдержанно улыбнулась и вполголоса, точно заговорщица, напомнила, что неприятность у них общая и что ему следовало бы держать в памяти, кто вручил оружие для её устранения. Старик-интриган, помнится, внимательно выслушал и посмотрел иначе: вероятно, впервые увидел в ней не избалованную дочь императора, а расчётливую женщину, которая знала цену своим свершениям. В конечном итоге, из сотрудничества они оба извлекли выгоду: она избавилась от надоедливой девчонки, покусившейся на её собственность, он ликвидировал информатора, на протяжении нескольких месяцев передававшего революционерам государственные тайны.

Кто бы догадался, что невзрачная любовница капитана всего лишь его пешка, которую он позволит сожрать? А какие страсти разыгрывал! Будто по-настоящему любил.

До чего бессердечный человек.

Погружённая в размышления, она не сразу уловила перемену настроений в толпе. Мужчина с транспарантом задел её локоть и приподнялся на носочках; женщины, только-только стучавшие зубами от холода, выпятили груди; старик в бескозырке посадил на плечи мальчишку – ребёнок запищал от радости и принялся размахивать флажком. Разрозненный скучающий сброд вдруг преобразился в единый шумный океан – капля к капле, песчинка к песчинке. И в нём Эйвилин вновь почувствовала себя чужой. Ей тут не место.

Родина пережевала её и выплюнула; отвергли подданные, надев на неё кандалы и подписав приговор семье. В чём их грех? Родиться правителем – это преступление? Или народ обнаружил вину в почти безраздельной власти? Девушка с ненавистью оглядела поднимающихся на подмосток людей. О вожделенная власть! Ради неё испокон веку сжигали города и уничтожали целые государства! Напрасно стадо уповало на перемены: революционная верхушка не поделится с ним могуществом. Если у канцлеров водились мозги, они не позволят зазвучать гласу народоправства. Никто не отпустит удила… побоятся повторить судьбу свергнутой ими монархии, ведь где одна революция, там и вторая.