– Сила у вас, Бронец, с княжеской потягаться может, – словно между прочим заметила Черва, касаясь пальцами узора на шее.

Тот, вопреки ожиданиям, не мешался. Разве что Бронец из-за него воспринимался отчетливее. Черва отныне загодя чуяла его приближение, почитай, за версту. И иногда угадывала его настроение, подчас нечитаемое на грубом, рубленном лице. И, само собой, любое его слово теперь для нее было командой.

Чудно, что при таком раскладе он не заставлял ее силой принести извинения.

В любом случае, Черва на диво легко сносила ошейник. Привыкла, должно быть, к покорности, покуда жила на коротком поводке у батюшки с матушкой.

Повисло молчание, нарушаемое лишь чавканьем копыт жеребцов по раскисшему Тракту. Бронец пожевал кольцо в губе, поиграл желваками и хмыкнул.

– Ты, княжна, ежели чего узнать хочешь, так спрашивай напрямую, душевно прошу, – он упрямо выдвинул нижнюю челюсть и напомнил. – Мы же, огнегорцы, до того дремучие, что намеков не разумеем.

Он ее… дразнит?! Черве хотелось бы просветить его еще и касательно его дурных манер, но язык прилип к небу. Ошейник вынуждал говорить лишь то, что требовал… хозяин.

– Отчего же вы во время Свар за место вожака не боретесь? – поинтересовалась она в лоб, как просили. – С вашей силой князем стать – плевое дело.

Бронец досадливо отмахнулся.

– Какой прок княжеству от государя, обделенного Луноликой наследниками?

Благоразумно. И весьма самоотверженно.

– Ну а ты, княжна? – он не остался в долгу. – Отчего опричником заделалась?

– По батюшкиному велению, по матушкиному хотению, – горько вздохнула Черва, не в силах слукавить из-за ошейника.

Бронец хмыкнул себе под нос. Многозначительно и неодобрительно.

– Полагаете, что барышням негоже уметь защищать себя? – тут же вскинулась Черва, нечаянно огладив нагайку на поясе.

Это их огнегорские женщины носа из дома не кажут! Дрессированные!

– Полагаю, что обряжать мужланом пригожую девку – злодеяние, – укоризненно отрубил Бронец. – Я б на месте твоего отца коршуном следил, чтоб эдакие ладошки ни в жизнь ничего тяжелее иглы не тягали. Ваших девок, продаваемых в чужие стаи для укрепления своих, и так судьба не балует. Так кто же их холить-лелеять будет, окромя отцов? А твой… – Бронец презрительно сплюнул.

– А мой позаботился, чтоб я постоять за себя могла, а не выросла кисейной барышней! – огрызнулась Черва, не желая показывать, какой отклик на самом деле нашли слова варвара в ее душе.

И вообще, бранить княжескую чету Серысей имеет право только она!

Бронец глянул на нее жалостливо, как на блаженную. Но отчего-то его сочувствие не ранило ее гордость. Может, потому что было неподдельным? Под этим взглядом Черва стушевалась, вздохнула горестно и нежданно призналась:

– Я шить люблю. И вышивать, и вязать, и ткать. Хотела наузницей стать, в Барханное княжество грезила отправиться на выучку… когда мы там окажемся? – поспешила она сменить тему, на корню зарубая нездоровое желание распахнуть душу нараспашку.

«Было бы перед кем!» – высокомерно вздернула она нос.

– Вот как только доберемся до Стрежни, да разберемся с тамошними волкодавскими заказами, так сразу на козьи тропы и ступим, – Бронец похлопал забеспокоившегося Лиходея по каурой шее, укрытой молочной гривой. – Глазом моргнуть не успеешь, а уже в городе-на-костях.

– Вас, сударь, послали выяснить, не готовятся ли Полозы свершить переворот, а вы размениваетесь на заказы по изгнанию меш и чмухов, выданные чернью? – Черва пренебрежительно поджала губы.

– До чего же ты все-таки, княжна, зловредная, – снова сплюнул Бронец, но не в сердцах, а как-то… смиренно.

Черва фыркнула и хотела поправить, дескать, всего лишь справедливая, но передумала метать бисер перед варваром.

– Не размениваюсь, а выполняю свою работу, – укоризненно попенял ей он. – Я волкодав, а не опричник, упреждающий заговоры. Паче того, обвинение Полозов в наших бедах все еще мнится мне ловушкой. Кому-то очень нужно сызнова стравить нас с ужалками, посеяв смуту, как пятьсот лет назад, при Свержении. И кидаться в этот омут с головой, не ведая, какие йелени и аждаи там водятся, не достойно волкодава.

Он еще было глухо заворчал что-то нелестное о Серысях и арысях в целом. Но над лесом вдруг взвился тревожный шорох крыльев. Из дубравы впереди с хриплым граем в воздух вспорхнули десятки грачей.

Кони всхрапнули и затанцевали на месте. Черва натянула поводья вороного и обеспокоенно переглянулась с Бронцом. Лук и бердыш они обнажили, не сговариваясь, и пустили коней осторожным шагом.

Тракт петлял, то ныряя в березняк, то возвращаясь обратно в дубраву. Смеркалось, и небо линяло с насыщенной лазури до блеклого розово-сиреневого заката. На небосклон, словно карабкаясь из плена цепких, голых ветвей леса, взбиралось бледное полнолуние.