Шутливые попытки огрызаться отвлекали от боли. Казалось, в живот Ганьке напихали горящих угольев и от души поворошили кочергой. В поле зрения попал лежащий ничком бездыханный кузнец. И когда только успел?

Гармала забормотал какой-то волкодавский наговор. Ганьке сначала показалось заморский, чужестранный, уж больно чудно слова в нем звучали. А потом понял, что Гармала его просто читает задом наперед. Да лихо так шпарит! У Ганьки б язык узлом завернулся…

Последнее, что он увидел, было чудище, превращающееся в обычную волчицу. С перебитыми лапами и хребтом. Опустившаяся ей на голову палица была милосердием…

Очнулся Ганька уже утром. Над головой плыла небесная лазурь, полускрытая пушистыми еловыми лапами. С них срывались капли тающего снега. Одна попала Ганьке на нос, и он хлюпнул, подбирая текущие сопли. Небо тотчас перестало плыть, а в поле зрения замаячило бледное лицо с бельмами глаз.

– Как ты? – скупо вопросил Гармала, вновь принимаясь ощупывать его ребра.

– Твоими молитвами! – Ганька вяло забрыкался, отпихивая волкодава, и даже смог сесть.

Оказалось, он лежал на самодельных дровнях, тянул которые, по-видимому, Гармала. Меж стволов елей проглядывали знакомые бревенчатые стены «Брехливого хмелевара». Далеко они от той деревни! Это сколько же он без сознания валялся?

– Две ночи и один день, – просветил Гармала, вновь впрягаясь в дровни, аки первостатейная тягловая лошадь. И судя по той легкости, с которой ему это удавалось, близилось полнолуние.

– Спасибо, что подлатал, – насилу выдавил из себя Ганька. Осознание, что повязки на его ребрах новые, миролюбия не добавляло, но не поблагодарить волкодава за спасение было бы скотством.

– Это я должен быть благодарным тебе за помощь, – хмыкнул Гармала. – Без тебя я ловил бы выворотня, как ты говоришь, до морковкиного заговенья. Не передумал еще в волкодавы соваться?

– Нет! – неожиданно даже для себя решительно отозвался Ганька. – Хочу стать сильнее, быстрее и умнее! Чтоб не трястись боле перед чудищами, как осиновый лист на ветру!

Пусть чудища в его жизни и не те, на которых обычно охотятся волкодавы.

Гармала снова тихо хмыкнул. Как почудилось Ганьке, одобрительно.

– Что с кузнецом? – поинтересовался осторожно.

– Мертв, – просто ответил Гармала. – Я отнес его в деревню и отправил сокола в Тенёту, сообщил о волчьей стае. Стрельцы должны с ними вскоре разобраться. Негоже оголодавшим зверюгам без вожака на свободе разгуливать.

– А выворотень? Ты выяснил, кто ее проклял?

– Ворожей, – твердо заключил Гармала, останавливаясь у трактира. – Не волхв и не наузник. Сударь Одолен на вече был прав, в Подлунном мире вновь объявилась ворожба.

Ганька задумался. Свидетелей снятия проклятия с выворотня нет. Сам Ганька тогда валялся без чувств. Гармале ничего не стоило заявить, что выворотень был проклят наузником или волхвом. То, что он подтвердил появление ворожея, не снимает ли с него подозрения в ворожбе?

– На кой ляд его вообще создавать? – Ганька недоуменно хлюпнул носом.

– Вот и я гадаю, – Гармала помог ему встать с повозки. – Ворожей навел порчу на живую и мертвую воду и затаился. О нем ни слуху, ни духу, одни голые догадки. Ежели он хотел, чтоб о нем узнали, создал бы стаю выворотней. А коли он не желал, чтоб о его существовании стало известно, зачем создал одного из них? Зачем подставился?

– А что кости говорят? – Ганька озадаченно почесал макушку.

– Что меня пытались отвлечь, – вздохнул волкодав. – Получилось, вестимо.

В трактире было тепло и безлюдно. Трактирщик, судя по телосложению, из бурых берендеев, уныло протирал стойку.

– Здрав будьте, судари, – грустно кивнул он.

– Я не сударь, – привычно отмахнулся Гармала.

– Я тоже, – собезьянничал Ганька, тотчас получив щелбан по носу.

– Что не весел, сударь? – пропустив мимо ушей обиженное сопение, вопросил Гармала у трактирщика.

Тот заворчал про отсутствующую подавальщицу, которой теперь поди еще найди замену. Говорят, волки на днях лютовали. Может, и Хмелю задрали?

Сеять панические настроения средь населения и делиться сказом про выворотня волкодав не стал. Поахал, участливо покачал головой и спросил про странности. Не было ли кого чудного в последнее время?

– Да опосля Равноденствия иных и не бывает! – трактирщик в сердцах шмякнул рушником об стойку. – То мы бешеных выгоняли, то селян в собачьих намордниках! Потом горец заявился, из красных волколаков, весь золотом истыканный! А намедни, Хмеля сказывала, и вовсе опричница нагрянула, в коей сбежавшую княжну Червику запоздало опознали!

Червика сбежала? Неужто помолвку расторгла? Цикуту опозорила? Что эта байстрючка о себе возомнила? Ганька немедля проникся к ней еще большей неприязнью.