– На неделе готовится прибыть полозецкое посольство, – так начинала аукаться данная Бронцем Ладану клятва по обелению ужалок. – А ты на их языке лихо толкуешь. Пригодишься. Да и решения принимать горазда, даже неудобные. Жалостью ты, на удачу, не обременена, зато воля у тебя железная. Славно для государя.

Прозвучало отнюдь нелестно. Но справедливо. Однако, не припомнить давнюю обиду было непосильно для ее мстительной натуры.

– Гладко стелешь, друг мой сердечный. «Государыней» кличешь, – она надменно вскинула подбородок. – А доселе, аки чернавку, посылал у печи стоять, да щи варить!

– Ну до чего же ты у меня зловредная зазноба! – довольный, что она помнит каждое его слово, заулыбался Бронец. А потом вдруг смутился резко.

Черва изумленно хлопнула ресницами. Могучий мужик гляделся как дитя, на шкодничестве пойманное. А Бронец смущенно повел плечами и оборонил:

– Мне намедни братец твой, сударь Одолен, с гонцами весть передал. Явилась к нему, мол, сама Луноликая во плоти. Да сообщила ему, что, в благодарность тому, кто порчу с целебных вод свел, науз разбив, дар посылает. Надобно мне на капище ее у Лунного озера с молитвой да треуглунами в купели омыться. И, дескать, сразу…

Кухарка навострила уши, но (побери ламя новолуние!) ничего вразумительного не услыхала. Одну лишь околесицу про какие-то цветы пустые, да семена крепкие. Зато, как хозяйка Червика аки маков цвет зарделась, узрела преотлично.

Сумеречное княжество,

Тенёта

В воздух взвивалась мелодия гуслей, бубнов и жалеек. На улицах стояли бочки с хмельным медом и помосты скоморохов. Народ Тенёты праздновал победу над заразой.

Знамо дело, снятие порчи с целебных вод не вернуло одичавших в разум. Не стали звери обратно людьми. А бешеные по сей день страшатся лечиться живой и мертвой водой. Обида Цикуты на весь белый свет дорого обошлась Подлунному миру. Почитай, треть звериных оборотней прибрала. Треть!

Сумеречное княжество, пострадавшее больше прочих, и вовсе к осени ожидал голод. В полях работать было некому. Часть амбаров погорела во время беспорядков. Оставшиеся запасы растаскивали по барским кладовкам.

Но народ и без того слишком долго страдал, чтоб мучиться еще и будущими, покуда еще не наступившими напастями. Оттого и веселился, как в последний раз.

Ганька, нарезая круги на колесе, жонглировала горящими гирями. Нарочито, на потеху народу, путалась в длинных рукавах и штанинах скоморошьего красного платья в желтый горох и голосила частушки:

– Мой милок стал особливо

До девчаток голоден.

Думала, он кобелина,

Пригляделась – выворотень!

Напоследок вынула у хохочущей детворы из-за ушей монетки и кульбитом спрыгнула с помоста. Ее провожали хлопаньем в ладоши и сальными взглядами.

За личиной мальчугана она перестала прятаться. Негоже волкодавской выученице со свистком Укротителя за пазухой собственной тени бояться.

Вприпрыжку пробираясь к грамотейской слободке, где обретались волхвы, ведуны, знахари, стряпчие, гонцы, вестники и писари, она по старой привычке прислушивалась к настроениям толпы.

Брехали разное. И во мнениях здорово расходились.

Шептались, что ворожеем оказался один из князей. Им возражали, что ворожеем был воскресший Костей Бессмертный. С Царевной-лягушкой в придачу. От коей он наконец добился расположения и они даже сыграли свадебку. Оттого и зарницы над горной долиной сверкали в чистом небе!

Нетушки, отвечали им знатоки, зарницы – верный признак проявления сил волхва Горына-Триглава. Вот он-то и повинен во всех бедах! С ним-то Цикута Чернобурский, ажно самой Луноликой богиней избранный, и повел сражаться свое войско! Там и головушку свою сложил, истово защищая народ княжеств.

Вскоре эта околесица обросла такими подробностями, что нашлись даже те, кто своими глазами видел, как Цикута обезглавил крылатое трехголовое чудище! Вот уж враки. Среди тех, кто осаждал пещеру Последнего вздоха, не выжил никто. Ганька знала наверняка.

Наконец, кто-то (сдавалось Ганьке, трактирщик «Брехливого хмелевара») разболтал о возрождающихся варрахах.

Много было домыслов, один невероятней другого. Были и предтечи настроений, как предсказывал Цикута, о пользе ворожбы. Люди начинали подозревать и догадываться. Но одного ему так и не удалось изменить. Правду обо всем, как всегда, знали лишь волхвы и волкодавы.

В грамотейской слободе стояла чинная тишина, лишь изредка нарушаемая стуком копыт лошадей гонцов, торопящихся к сокольничим. Ганька взбежала на крыльцо просторного, но безыскусного терема, в коем Гармала повелел устроить богадельню. Стрельцы на входе пропустили ее беспрепятственно. Хотя в одном из них она узнала того, к которому ей не повезло попасться в лапы два месяца назад в Стрелецком приказе, на пути в Опричнину.

Жуть как хотелось скорчить ему рожу, но вот беда, победа над мировой угрозой не делала ее непобедимой в быту. А потому нарываться все еще себе дороже.