Захар Петрович махнул рукой и пошел. "Как бы с ними еще в какую-нибудь историю не попасть", -- думал он.

– - Отопри! Проси в залу. Я сейчас, оденусь...
– - сказал он Палаше тоном неприятной необходимости и, хлопнув пятками туфель, проворно скрылся за дверью спальной.

Палаша провела Промотовых в зал.

Владимир Николаевич никогда не видал своих родственников и совершенно равнодушно ожидал их появления; он рассматривал брошенную "Девушку смотрел чрез окно на улицу, подходил к "Майскому утру". Зинаида Петровна немного волновалась; она не видала брата лет двенадцать и лет пять не получала от него никаких известий. Когда Зинаида Петровна была пятнадцатилетним подростком и училась в одной из московских гимназий, брат приезжал из провинции вместе с молодой женой. Но это было так давно, что в памяти осталось очень немного. Зинаида Петровна помнит, как они сидели в приемной и не знали, о чем говорить друг с другом. Захар Петрович осматривал потолки, стены и изредка задавал ей вопросы о том, добры ли учителя, что им задали из географии, что дают на третье, а Глафира Ивановна поправляла ей белый передник и осматривала косу. Судя по письмам, которые она впоследствии получала от брата и его жены, -- это были люди совсем другие, совсем чужие ей и тому кругу знакомых, в который ее толкнул случай. Когда Зинаида написала брату, что она поступает на Бестужевские курсы, брат ответил ей, что все эти курсы для порядочной девушки ненужны, что это только глупая мода -- поступать на эти курсы, и что было бы лучше оставить эту затею. Зиночка ничего не ответила, и с тех пор между ними все было покончено. От посторонних лиц Рябчиковы узнали, что Зина вышла замуж, что потом они "попались" и исчезли из Петербурга...

– - Я так и знал!
– - сказал Захар Петрович и собственноручно сжег в печке все уцелевшие письма Зиночки, а портрет ее вынул из альбома и изорвал в клочки.

Но вот и Захар Петрович. Он был одет в черную сюртучную пару, и лицо его было довольно сухо и пасмурно.

– - Не ожидал, не ожидал...
– - заговорил он, целуясь с сестрою.

– - Это мой муж, Владимир Николаевич, -- отрекомендовала Зинаида Петровна.

– - Очень приятно... Весьма рад... Не имел еще удовольствия видеть...

– - Да, никогда не виделись, -- ответил, раскланиваясь, Владимир Николаевич.

Захар Петрович искоса посматривал на Промотова и удивлялся: он думал встретить настоящего нигилиста, в красной рубахе, в больших сапогах, грязного и угловатого, -- как он представлял себе всех "этаких господ" по прочитанному им "Панургову стаду", -- а перед ним был очень изящно одетый господин, с отменными манерами, в безукоризненно чистой крахмальной рубахе и белом галстухе бантом, в золотом пенсне и даже надушенный... Только волосы как будто бы немного длинноваты, а то прямо -- светский человек.

– - Где изволите служить?
– - спросил Захар Петрович, заранее уверенный, что такие господа нигде служить не могут...

Так и есть!

– - Я нигде не служу... Занимаюсь журналистикой.

– - Корреспонденции пописываете?

– - Н... нет... Занимаюсь больше научными вопросами.

– - Мы с ним -- свободные художники!
– - весело пояснила Зинаида Петровна.

– - Что же, проездом в нашем городе?

– - Нет. Жить приехали.

Захар Петрович смутился. Он испугался, как бы родственники, да еще из "таких господ", не напросились на даровую квартиру в его доме.

– - Город отвратительный, -- сказал он, -- жизнь очень дорога, к квартирам приступу нет... Да оно и понятно: домовладельцы обременены массою всяких налогов... За собаку платим по рублику в год! Столько налогов, что жмешься, жмешься и поневоле набавишь цены на квартиры...

– - А у вас, кажется, пустая квартира есть? Я видела на воротах билетик...
– - сказала Зинаида Петровна.

Так и есть!

– - Сдана, сдана!.. Только сейчас перед вашим приходом сдали... Ну что бы вам часиком пораньше прийти? Было бы очень приятно, этакая жалость...

В этот момент вошла Глафира Ивановна. Когда она поздоровалась с гостями, Захар Петрович сказал:

– - Вот, Глашенька, какая досада, что мы только что сдали мезонин!..

Глафира Ивановна удивленно взглянула на мужа, тот взглянул на нее, и они поняли друг друга.

– - Вот бы им и квартирка! Ах, какая досада...

– - Да, да... Только что сдали. И задаток взяли. Если бы еще не взяли задатка, можно было бы отказать, -- подхватила сообразительная Глафира Ивановна.

– - Неловко, душа моя. Этого я не люблю. Мое слово свято.

– - А вы, кажется, тут Бисмарков изображаете?
– - улыбаясь, спросила Зинаида Петровна.

– - Вы представить себе не можете, как Захар был похож на Бисмарка!
– - воскликнула Глафира Ивановна и стала рассказывать о бывших живых картинах, о которых Промотовы были уже понаслышаны от коридорного Ваньки... Потом Захар Петрович осторожно беседовал с Владимиром Николаевичем о прошлом, желая как-нибудь исподволь, стороной, натолкнуть собеседника на чистосердечное признание... Глафира Ивановна говорила с сестрой. Когда Зинаида Петровна сообщила ей о получении десяти тысяч наследства, Глафира Ивановна всплеснула руками, ахнула и расцеловала ее, поздравляя с таким счастьем.

– - Слышал, Захар?
– - обратилась Глафира Ивановна к мужу, -- они получили наследство! Десять тысяч!

– - Как? Что? Какое наследство? Сколько?
– - быстро заговорил Захар Петрович.

– - Десять тысяч.

– - Сумма значительная, -- заметил Захар Петрович, у которого сейчас же блеснула мысль: "чем кланяться да просить у чужих, на что лучше -- перехватить деньжат для взноса процентов в банк у сестрицы".

– - Вы, конечно, обедаете у нас?..
– - сказал он, раскрывая перед Владимиром Николаевичем свой серебряный портсигар: