– - Мы заказали уже обед в гостинице...

– - Пустяки! Сущие пустяки! Не может быть и разговора... В наших гостиницах только катары получать...

Захар Петрович встал с кресла и пошел распорядиться насчет вина и пирожного.

– - Скажите, какое счастье!.. Да... Где же... где же... вы жили?.. В... Сибири?
– - тихо и смущенно спросила Глафира Ивановна, которую давно уже подмывало узнать, как они вырвались из рук смерти.

– - В Сибири мы никогда и не были... С чего это вы взяли? Мы жили в Лаишеве, -- ответила Зинаида Петровна.

– - Скажите, пожалуйста!.. А наболтали, Бог знает, чего... Захар! Они, оказывается, жили в Лаишеве, а в Сибири никогда и не были!
– - радостно сообщила Глафира Ивановна вошедшему в зал мужу.

– - Не были? А мне наговорили, черт знает, каких вещей. Глашенька! Поди распорядись насчет селедочки. Мы на радостях выпьем...

– - Знаю, знаю без тебя...

XVI.

Редактор-издатель "Вестника", Борис Дмитриевич Сорокин, уже несколько дней был молчалив, отказывал сотрудникам в авансах и кричал на метранпажа и конторщиков. То и дело он исчезал из редакции, мыкался по городу на извозчиках и возвращался еще молчаливее, занятый преследующей его idee fixe: как восстановить добрые отношения с властями и с вес имеющими обывателями, а главное: где достать денег?

Борис Дмитриевич был обстрелянной птицей, не любил унывать и умел прекрасно извертываться в критические минуты жизни. Сколько раз газета висела на волоске, и выход следующего номера оставался под сомнением, однако всегда дело обходилось благополучно: порыщет Борис Дмитриевич по городу и явится сияющий и веселый... Номер выходит, гонорар выдается, и все снова идет гладко. Борис Дмитриевич возрождался, как феникс из пепла.

Но наступили такие дни, когда феникс должен был погибнуть. Над редакцией "Вестника" собирались тучи, молния, сверкая зигзагами, прорезывала обывательский горизонт, гром перекатывался в отдалении... Тучи должны были разразиться грозой, с ветром и ливнем... Борис Дмитриевич ломал голову, изобретая громоотвод, но вся изобретательность редактора иссякла: он был в положении крыловского волка, которому некуда было спрятаться от врагов... Правда, врагов у Бориса Дмитриевича было всегда много, но зато было и несколько друзей, выручавших его в трудную минуту. Теперь не стало совсем друзей: они перешли в лагерь врагов. Борис Дмитриевич потерял голову, энергию и изворотливость. Его красивое лицо как-то обвисло, бобрик с сединкой в голове стоял дыбом, около губ легли складки страдания...

И как все это неожиданно и быстро случилось!..

Первая неприятность вышла чрез объявление. Недели две тому назад в контору редакции пришел какой-то субъект и сдал объявление на первую страницу: "За ненадобностью продается пальто на красной подкладке, спросить" -- следовал подробный адрес: улица, дом, квартиры. Конторщик не обратил на это объявление никакого внимания, потому что вообще зарываться в отношении объявлений было не принято, а было в обычае всякому объявлению радоваться. Не обратила на это объявление никакого внимания и Цензурная власть (объявления цензируются полицией); оно появилось, а на другой день в редакцию влетел, как раненый тигр, Николай Николаевич Турбин, управляющий акцизными сборами, и потребовал личного свидания с редактором.

– - Имею честь кланяться, -- любезно встретил его Борис Дмитриевич в своем кабинете, встал ему навстречу и протянул было ему руку, чтобы поздороваться и спросить о здоровье супруги.

– - Статский советник Турбин!
– - сухо произнес Николай Николаевич, отстраняя свою руку и давая таким образом понять, что между ними не может быть личных отношений, особливо хороших.

– - Чем могу служить?
– - спросил в свою очередь огорошенный редактор.

– - Объясните, милостивый государь, что вот это значит?
– - повысив голос, спросил Турбин и вынув из кармана номер "Вестника", ткнул пальцем в то самое объявление, о котором говорилось выше.

– - Что значит... Ничего особенного не значит. Я вас не понимаю.

– - Не понимаете? Я, милостивый государь, должен вам сообщить, что за подобные вещи... бьют по физиономии...

– - Прошу быть осторожнее в выражениях!
– - нервно закричал Борис Дмитриевич.
– - Я требую удовлетворения!.. Если вы не возьмете своих слов назад, я... я...

– - Назад? Я вам покажу "назад". Я сейчас еду к губернатору... Это... это... издевательство!
– - визгливо выкрикнул Турбин и, хлопнув дверью, ушел.

Только теперь Борис Дмитриевич понял, в чем дело: какой-то обыватель, желая подшутить над несбывшимися мечтами Турбиных получить к Пасхе действительного статского советника, самым бесцеремонным образом подвел газету: в объявлении о продаже за ненадобностью пальто на красной подкладке была указана квартира Н. Н. Турбина.

Борис Дмитриевич был вызван к губернатору. Генерал имел уже зуб против Бориса Дмитриевича за помещение в одном номере газеты двух отчетов: по вечеру в пользу общества "Мизерикордия" и по спектаклю в пользу слепых (мина Елены Михайловны), поэтому жалоба Турбина подлила лишь в огонь масла.

– - Я давно уже замечал нежелательное у вас направление, -- строго начал генерал, -- и теперь решил принять меры к обузданию. Подобные проделки, господин редактор, терпимы быть не могут... Я заставлю вас уважать людей, окредитованных доверием высших властей...

И когда Борис Дмитриевич начал было разъяснять, что его ввели в мистификацию, генерал, не разобрав дела, вскипел:

– - Какая мистификация? Кто может вводить меня в мистификацию? Что за вздор!..

– - Позвольте, ваше превосходительство, разъяснить...