Я решаю в уме несколько алгебраических задачек, чтобы убедиться, что у меня нет сотрясения. Быстро дыша через рот, прислоняю ухо к двери, но не слышу за ней ни голосов, ни движения. Сложно сказать, там ли еще рабочие или ушли. Несколько минут я просто сижу, прислушиваясь. Содрогающиеся звуки моего собственного дыхания заполняют тишину.

Я дергаю ручку, но она не поддается. Мои пальцы разжимаются, обмякая.

Скоро приедет полиция. Меня никогда не арестовывали, поэтому я не знаю, что случится дальше. Наденут ли они на меня наручники? Придется ли мне провести ночь за решеткой?

Я еще раз пробую открыть ручку, трясу ее, пинаю дверь, пинаю ее еще несколько раз — вдруг что-то высвобождается и со стуком падает на пол. Стул? Какое-то время я стою неподвижно, затаив дыхание, но с той стороны совсем ничего слышно. Я дергаю ручку снова, на этот раз дверь мягко открывается.

Здание пусто, первые солнечные лучи слабо освещают помещение, стул лежит на полу. Я выбираюсь из кладовки, сажусь на корточки и выглядываю из окна. Снаружи я замечаю рабочих, они стоят и курят.

— Сколько уже прошло? — спрашивает один.

Второй усмехается:

— Спорим, они даже не появятся. Местная полиция — одно издевательство.

Затаив дыхание, я отодвигаюсь от окна. Если выйти через дверь, они меня заметят. Я пробираюсь на противоположную сторону здания, открываю окно и выбираюсь наружу. Затем бегу со всех ног, пока не добираюсь до проволочного забора. Перелезаю через него и бегу к машине, припаркованной в узком проулочке между жилых домов.

В измождении я тяжело опираюсь на машину и закрываю глаза.

Станут ли меня разыскивать? Не думаю, что погоня за какой-то сумасшедшей девчонкой, залезшей в зоопарк, заинтересует полицию. Я пытаюсь вспомнить, где выронила знак, но это уже неважно. Скорее всего, завтра они поставят его на место.

Пошел снег. Толстые, тяжелые хлопья летят вниз и оседают на моих волосах и одежде. Несколько минут я смотрю на снегопад, затем сажусь в машину.

По возвращении домой я обнаруживаю ярко-желтое уведомление о выселении.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Я смотрю на него в оцепенении.

Я думала, у меня в запасе больше времени. Но это неважно. Так или иначе, у меня нет денег, а миссис Шварц давно искала повод избавиться от меня. Я принимаю решение съехать прямо сейчас, избавив себя от унижения и не ждать, пока меня выселят насильно.

У меня не так много вещей. Телевизор старый, а мебель по большей части развалилась. Я складываю одежду, туалетные принадлежности, кубик Рубика, ноутбук, последние оставшиеся деньги и сколько влезет книг в спортивную сумку. Я замираю, увидев одинокую гвоздику, которая так и стоит в стакане на кофейном столике, хрупкая и мертвая. Я достаю ее из стакана и кладу в сумку поверх вещей.

Повесив сумку на плечо, я оглядываю гостиную, где провела столько вечеров, смотря телевизор на матрасе и поедая хлопья или взбитые сливки, обильно запивая их апельсиновой газировкой. Голые стены и облезлый, потрепанный ковролин тоже смотрят на меня. Не так много, но все это было моим. Это первое место, которое было моим.

Я забрасываю пожитки на заднее сиденье машины.

Телефон вибрирует в кармане. Я открываю его, и сердцебиение учащается. Сообщение от Стэнли: «Я знаю, то, что было между нами, было по-настоящему. Я это не придумал».

Он не теряет надежды. Несмотря на то, сколько времени прошло.

Я думаю перезвонить ему и попробовать все объяснить. Но я не настолько сильна. Я знаю, что в конце концов все ему расскажу и он будет чувствовать себя обязанным мне помочь. Если я не исчезну сейчас, этого не случится никогда. Но это должно случиться. Самое милосердное, что я могу сделать, — разбить ему сердце.

Мой живот скручивает спазм. Я складываюсь пополам, хватая воздух ртом, прижимая ладони к животу.

Стэнли сидит рядом со мной на скамейке в парке, он протягивает мне руку.

Он со мной в комнате мотеля, касается меня и шепчет, что я красивая.

Он ведет меня по льду. Он подхватывает и обнимает меня, когда я поскальзываюсь, а вокруг нас падает снег.

Мы рядом в его кровати, наши тела прижимаются друг к другу, так тепло и близко, что кажется, будто мы можем расплавиться друг в друга, как две лужицы воска от свечей.

Мы лежим бок о бок в траве, держась за руки под холодным дождем, в небе сверкают молнии, и сквозь ревущую бурю я слышу самый неожиданный звук — звук его смеха: высокий, молодой и прекрасный.